Глава 116: Терапия. •
— Ладно — сказал я Фенн. Поезд грохотал по Львиной Гриве. Я сунул руку в рюкзак, представил, что хочу, и достал конфету в оранжевой упаковке. — Это Reese’s (пр. переводчика: не уверен, как это лучше перевести, так что оставил как есть. Название, в конце концов.)
— Нам от всего этого сахара плохо не будет? — спросила Фенн.
— А тебе может быть плохо от сахара? — спросил я. — Я вообще-то даю тебе важное культурное понимание.
— Ладно — с улыбкой сказала Фенн. — Если мне станет плохо, это твоя вина. Объясняй свои земные конфеты.
— Ладно — сказал я и развернул арахисовые чашечки. — Итак, это деталь, известная только землянам. Снимаешь с шоколада бумажную обёртку, и — о, видишь здесь?
Я указал на центральную часть бумажной чашечки, к которой прилипли крошки шоколада и арахисового масла.
— Это деталь, которую знаешь, только если ты с Земли — сказал я. — Винтаж Американа.
Фенн уставилась на эти ошмётки.
— Почему? — спросила она.
— Знаешь… Не знаю — сказал я. — В смысле, очевидно шоколад прилипает к обёртке, а потом отрывается, поскольку он подтаявший и довольно тонкий без структурной целостности, но реальный вопрос — почему этому безобразию позволили продолжаться что-то около восьмидесяти лет. Вероятно, замена на какую-то другую вощёную бумагу, которая не будет так прилипать, будет стоить парой доль цента больше, что означает миллионы долларов стоимостей.
— Нет — сказала Фенн, улыбнувшись мне. — Я имею в виду, зачем ты мне это показываешь? Хотя, а, это одна из тех вещей, которые ты считаешь Серьёзными, ну и теперь я в курсе.
— Это серьёзно — сказал я, нахмурившись. — Это очень серьёзно. Это то, каким я был до того, как оказался на Аэрбе.
— Таким, который жалуется о конфетах? — спросила Фенн. — Да, полагаю, могу это представить. Джунипер Смит, жалующийся на — она подняла обёртку, осмотрела её — компанию Хёрши. Знаешь, тут никакого сравнения с тем, насколько раздражают эльфийские конфеты.
— У эльфов есть конфеты? — спросил я. — Я думал, они в основном едят сырое мясо.
— О, разумеется — сказала Фенн. — Но ты же знаешь, какое значение эльфийская культура придаёт поеданию и поглощению, верно?
— Совсем-совсем нет — сказал я.
— Ну, я тебе говорила — сказала Фенн. — Ты из невнимательных хуманов, которые не прислушиваются к тем, кто лучше их?
— Ладно — сказал я. — Ладно, ладно, я просто имел в виду, что я не «понимаю» всю эту хрень с поглощением. Типа, ты единственная эльф, которого я хоть немного знаю, и ты не придаёшь большого значения своим обедам, так что сложно ухватить, что это на самом деле означает изнутри.
— Ну, обеды – это всегда производство — сказала Фенн. — Там то же внимание к деталям и точности, что и у почти всего, и хотя его ритуальные аспекты просты, они должны быть проделаны совершенно точно, и если их не делаешь точно, то… ну, это было только у меня, и они меня ненавидели, так что можешь предположить, что ничего хорошего.
— Всё, что я могу представить, будет хуже, чем оно было — сказал я. — Тебе не стоит позволять моему воображению разыгрываться.
Фенн закатила глаза.
— В любом случае, большинство обедов готовят те, кто занимается этим в качестве работы. Они берут мясо, нарезают его, раскладывают, и мы все едим это разложенное, но десерт, ну или то, что типа как десерт, всегда готовят те, кто его едят. Повар приносит маленькие чаши разного, в основном животные побочные продукты, и все собирают из них свои собственные маленькие произведения искусства, обычно на пару укусов. Мы демонстрируем их друг другу, прежде чем есть.
Она протянула сложенные руки, словно держала подарок для меня.
— Это звучит не так уж плохо — сказал я. Слегка нахмурился. — Вообще, напоминает о замороженном йогурте. Погоди, дай-ка я кое-что попробую.
Я снова сунул руку в рюкзак и сфокусировался на своём «заказе».
— Ты выглядишь мило, когда концентрируешься — сказала Фенн. — Такое серьёзное отношение к конфетам.
— Это десерт — сказал я. — И, полагаю, ты хотела сказать «привлекательно».
— И это тоже — сказала Фенн. Она наклонилась и поцеловала меня, и это продолжалось, пока я пытался сделать для неё идеальный мороженый йогурт, пока в итоге я не оттолкнул её, чтобы вручить его ей.
— Та да! — провозгласил я.
Фенн взглянула на моё творение. Оно получилось не совсем таким, каким я его задумывал, но основы присутствовали. Это была неуклюжая смесь базовых вкусов, с кучей разных конфет, десертов, и фруктов набросанных сверху, включая четыре разных сиропа.
— Ничего так не хочу, как познакомить тебя с моей дальней роднёй и предоставить возможность опозориться с десертом — сказала Фенн. — Это будет великолепно. Однако перед этим нужно будет быть уверенными, что ты сможешь выиграть сражение с десятью или двадцатью эльфами.
Я улыбнулся ей.
— Ну, лишь бы ты была довольна — сказал я. — А теперь стоит его съесть, пока не нагрелся слишком сильно.
Вот так вот мы и проводили время, когда были одни и ничего не давило, о чём нужно было поговорить.
* * *
Комната была тускло освещена несколькими лампами, влажность воздуха как в консерватории, и над нами висит набор различных растений. Я не был уверен, почему Бетель выбрала для этой комнаты полутропическую тему, но мы обычно просто принимали эклектические вкусы Бетель в комнатах. У стены стоял большой гексагональный террариум, с собственным освещением, демонстрирующий комплексную сцену, составленную из экзотических растений, камней, и воды. Мне понадобилось некоторое время, чтобы понять, что это стилизованная карта Аэрба.
— Прежде чем приступим, нам следует установить определённые правила — сказала Валенсия. — Во-первых, я не буду говорить никому из вас того, о чём знаю, что это ложь. Моя работа будет направлена в первую очередь на исправление проблем в этих отношениях, и если я посчитаю, что это невозможно, постараюсь провести раскол как можно более мирно.
— Ты думаешь, что их может быть невозможно спасти? — спросила Фенн. Она взглянула на меня. — Да ладно, это просто ссора, такое случается.
— То есть ты не так уж злишься? — спросил я.
— Этого я не говорила — сказала Фенн. — Я согласилась на это в основном для того, чтобы услышать, как наша милая дьявольская девочка распекает тебя.
— Ссоры случаются — сказала Валенсия. — Но я не хочу, чтобы кто-либо из вас слишком надеялся на мои способности, особенно учитывая, что такое мнение будет разрушительно для процесса. В сущности, то, что мы здесь делаем, совершенно непроверено, и крайне отличается от всего, для чего в прошлом использовались навыки дьяволов. Дьяволы иногда сводят парочки, и даже обеспечивают, чтобы они влюбились, но только для того, чтобы можно было их развалить. Я направлена на нечто более постоянное.
Я чуть поменял позу в кресле.
— Ты хочешь использовать социал-фу, чтобы сварить нас воедино?
— О — сказала Валенсия. — Тебе это некомфортно. Почему, как ты считаешь?
Фенн уставилась на меня.
— Ну… — сказал я. — Во-первых, мне не нравится, когда моего мнения не спрашивают, и во-вторых, я… как бы, считаю, что это большой шаг? Типа, я не стану добровольно изменять свои социальные значения, чтобы сделать Фенн своим единственным фокусом, и не буду просить, ожидать, или хотеть, чтобы она так делала. Идея о том, что она не станет убивать меня, чтобы спасти Аэрб, откровенно говоря, безумна. Так что, полагаю, я хочу, чтобы мы вернулись к тому, как у нас всё было, вместо вечного единства.
— Каким ты представляешь итоговое состояние ваших отношений? — спросила Валенсия.
— Я не знаю — сказал я. — Я думал, что нам весело вместе. Нам нравится компания друг друга. У меня было чувство, что мы можем продолжать так. Может, через год или два будет как-то иначе, но вот сейчас… мы не так уж долго вместе. Месяцы, если считать письма. Меньше, если не считать.
— Мы многое прошли — сказала Фенн. — Чувство такое, что прошло больше времени, чем есть, по крайней мере у меня. Я надеялась, что ты чувствуешь то же. Если нет, возможно, тебе стоило что-то сказать раньше.
Она сложила руки на коленях.
— Я предложила завести твоих детей.
— Ты сказала «когда-нибудь» — ответил я, но ощутил при этом укол.
— Ты воспринимаешь то, что она говорит, как нечто умозрительное или эмоциональное, а не как искреннее — сказала Валенсия. — Это повторяющаяся проблема между вами двумя.
— Ты хочешь сказать, проблема с ним — сказала Фенн, слегка нахмурившись. — Я говорю, а он это отметает.
— Вы разделяете ответственность — сказала Валенсия. — Ты часто уклоняешься от неприятных тем, и у тебя есть привычка быть намеренно непонятой, как способ скрывать свои мысли и чувства от других.
— Угу — сказал я. — Из-за этого бывает сложно понять, серьёзно ты, или просто шутишь. Порядком раздражает, когда ты делаешь всё это, а потом ожидаешь, что я буду способен читать твои мысли и понимать, что есть что, особенно учитывая, что ты говоришь как шутки чтобы было прикрытие на тот случай, если ты неправа.
Если подумать, именно так она и флиртовала со мной. Ей флирт был шутками, но шутками, которые могут указывать на правду, или уйти в отказ, что это был юмор, чтобы я испытывал неудобство. Шутки были способом самозащиты Фенн, я давно это знал. У меня были определённые успехи в том, чтобы пробираться через них, но это были усилия, которые я не всегда имел возможность прикладывать, и не всегда уверен, хотел тратить силы.
— Она права в том, что ты склонен отбрасывать — сказала Валенсия.
— Да нет — ответил я, несколько чересчур быстро. — Я воспринимаю некоторые вещи как шутки, когда они только наполовину являются шутками, но это не то же самое, что…
— Я не это имела в виду — сказала Валенсия. — Ты не относишься к Фенн как к равной так же, как относишься к Амариллис как к равной.
Я постарался переключить передачу.
— Мы про Амариллис говорим? — спросил я Валенсию.
— Спроси её — ответила Валенсия.
— Разве так? — спросил я Фенн. — Потому что ты знаешь, что я выбрал тебя, и она полностью обрезала свою тягу ко мне, и у нас два месяца ничего не было…
— Ты не получаешь очки за отсутствие измен — сказала Фенн, зыркнув на меня. — Это же элементарные правила приличия. И нет, это совсем не о романтике, башка костяная, суть в том, как ты к нам относишься. Если Амариллис что-то говорит, ты воспринимаешь это серьёзно, и если я что-то говорю, ты просто отмахиваешься, и я понимаю, почему, правда понимаю, но в то же время меня это бесит. Временами у меня такое чувство, что я для тебя подружка и больше ничего.
— Ты же знаешь, что это не так — сказал я. — И к тому же, ты всегда шутишь о том, что ты самый ленивый член группы, и как тебе ни до чего нет дела, пока можешь прилечь подремать.
— Ты не замечаешь, что её слова не совпадают с тем, что она делает? — спросила Валенсия.
Я помедлил, обдумав это.
— Ты про ваши с ней тренировки? — спросил я.
— Помимо прочего — сказала Валенсия. — Ты понимаешь, что большая часть её усилий по ассимиляции Земной культуры были ради формирования более глубокой связи с тобой?
— Я не уверен, что это считается, как работа — сказал я. Заметил, как изменилось выражение лица Фенн. — Извини, но просмотр аниме я назвать работой не могу, особенно когда это не связано с Аэрбом, и не из того, что мы с Артуром смотрели.
— Засранец — сказала Фенн, скрестив руки. — И у тебя изрядная часть эльфийской культуры содрана с японской, верно? Мы хищники, и большая часть наших обедов — аккуратно приготовленная нарезка сырого мяса. Это почти в точности сашими, а суши — словно бастард человеческой и эльфийской кухни. А за этим, половина эльфийской культуры — точная противоположность японской культуры, как если кто-то взял ваби-саби и решил полностью изучить противоположное направление, что похоже на что-то, что ты мог сделать и просто забыть об этом. Часть того, почему я «трачу время» на изучение японской культуры в том, что я считала, что она задумывалась как отражение эльфийской культуры, или может наоборот, и мы могли что-то из этого понять.
— Ты мне этого никогда не говорила — сказал я.
— Говорила! — выкрикнула Фенн. — Ну, пыталась, по крайней мере, но я сказала ваби-саби, и ты очевидно понятия не имеешь, о чём я. Вместо того, чтобы спросить меня, чтобы я могла тебе сказать, что ты сделал бы с Мэри, ты просто отмахнулся от меня, и решил говорить о чём-то другом. И это самое раздражающее в тебе. То ты спасаешь мне жизнь переливанием крови, то просто наплевательски ко мне относишься. Крайний случай этого — я говорю «эй, у меня дурное предчувствие, нам нужно валить», и ты бросаешь меня, чтобы поиграть в героя.
— Это вы меня бросили — сказал я.
— Я не думаю, что это продуктивное направление разговора — сказала Валенсия. Чуть поменяла позу. — Нам следует сфокусироваться на корне проблем. Фен, ты считаешь, что понимаешь причины, по которым Джунипер временами отмахивается от тебя?
— Потому что он так глубоко в собственной заднице, что он не… — начала Фенн.
— Если ты хочешь, чтобы этот процесс сработал, тебе нужно продемонстрировать определённое милосердие — сказала Валенсия. — Не оскорбляй его.
Фенн сложила руки.
— Ты хочешь, чтобы я была вежливой? — спросила она. Валенсия кивнула. — Ладно. Ну, Джунипер любит монологи о том, что его увлекает, будь то игродизайн, или настольные игры, или равновесие Нэша, или миры и их дизайн. Верно?
Я коротко кивнул.
— Ты говорила, что тебе это нравится.
Я бы перестал, если бы думал, что она этого хочет, или если бы она что-то сказала, как следует взрослому.
— Мне и нравится — сказала Фенн. Проблема в том, что это улица с односторонним движением. В лучшем случае ты слушаешь то, что говорят другие, и переводишь это в Джуниперячье понимание вещей.
— Я понятия не имею, что это значит — сказал я.
— Могу я? — спросила Валенсия. Фенн кивнула ей, продолжая держать руки скрещенными. — Она имеет в виду, что ты склонен моделировать информацию как или факты, или системы, перестраивая их в каркас, который работает с тем, что ты воспринимаешь как всё сущее.
— Что это вообще значит? — спросил я.
— Я не уверена, что концепции полностью переводятся — сказала Валенсия, нахмурившись. — Один момент, я поменяю дьявола.
Её лицо слегка осунулось, но вскоре на него вернулось то же выражение, что было раньше.
— О, ты же понимаешь философские корни Второй Империи, верно?
— Угу — сказал я. Разрыв контекста вызвал некоторое недоумение. — Они были… не хочу говорить, что эквивалентом Просвещения, поскольку его на Аэрбе более-менее начал Утер, но они были чем-то схожим, в большем масштабе.
А ещё нацистами.
— Ты мыслишь так же, как они — сказала Валенсия. Она оставила фразу висеть, не совсем обвинение, ожидающее ответа, но нечто близкое.
— У них всё было вверх тормашками — сказал я. Уже второй раз за час приходится оправдываться, что я не на самом деле не фэнтезийный нацист. — Большая часть их ошибок была в том, что они считали, чтолегко прогнётся перед навязываемыми смертными правилами. И даже будь оно так, множество их правил были, насколько я это понимаю, глупыми.
— То есть ты не веришь в правила? — спросила Валенсия.
Это заставило меня слегка нахмуриться, а затем взглянуть на Фенн.
— Это как-то связано с нашими отношениями?
— Думаешь, она спрашивала бы, будь оно иначе? — спросила Фенн.
— Ну, ты понимаешь, к чему она ведёт? — спросил я.
— Нет — сказала Фенн, нахмурившись. — Вероятно, она хочет сказать, что у тебя плохо получается видеть вещи с позиции других.
— Не совсем — сказала Валенсия.
— Хорошо — сказал я, скрестив руки, а затем снова разведя их, поскольку это выглядело бы, словно я защищаюсь. — Потому что, честно говоря, я считаю, что я весьма неплох во взглядах с позиции других.
Лицо Валенсии на миг застыло; я полагал, что это было намеренно, или часть стратегии, или, может, просто сигнал её внутренних эмоций, которые она позволила себе выразить.
— Я бы сказала, что ты хорош в разборе различных взглядов и реконструкции их версии, которая чётко укладывается в твой взгляд наи то, как всё в нём работает.
— Это то же самое, что я сказала — добавила Фенн.
— И это было одним из грехов Второй Империи? — спросил я. — Они игнорировали то, какойесть, и рисовали собственную версию реальности там, где территория не совпадала с картой? Это, по-моему, просто признак того, что их карта изначально была не очень хороша.
— Поэтому тебе так сложно с локусом — сказала Валенсия.
Я попытался обдумать это, прежде чем выдать ответь.
— Приму это как истину.
— И поэтому тебе так сложно со мной — сказала Фенн.
— А вот в этом я не уверен — сказал я. — Типа, ладно, ты пытаешься делать больше, но скрываешь это под маской того, что ничего не делаешь, и обшучиваешь, чтобы никто не мог придраться к изъянам, потому что… потому что ты жутко не уверена в себе потому что ты выросла с эльфами, и они макали лицом в грязь каждый раз, когда ты делала что-то неидеально.
Фенн нахмурилась.
— Ты так обо мне думаешь? — спросила она.
— Ну… да? — спросил я. — Это не всё, что я о тебе думаю, но если мне разбить тебя на набор простых алгоритмов и их источников, то угу, я бы сказал, что это большая часть того, почему ты ведёшь себя так, как ведёшь. Ты много шутишь, и все эти шутки служат определённой цели, обычно прикрыть твои провалы, оттолкнуть других, или избежать потенциальных проблем.
— Мои провалы? — спросила Фенн. Она смотрела на меня, недовольно нахмурившись.
— Я правда не думаю, что есть что-то плохое в том, чтобы это сказать — ответил я. — У меня бывают провалы, у тебя бывают провалы, даже у Вал бывают провалы, хотя сейчас на ум ничего не приходит. Я говорю, что если ты лажаешь, то переводишь это в шутку вместо того, чтобы признать. Твой принцип поведения по умолчанию — просто отмахнуться, или забыть, и изо всех сил стараться не быть серьёзной, даже когда этого требует ситуация.
Я пожал плечами.
— Я это понимаю.
Я бросил взгляд на Валенсию, чей бесстрастный взгляд ничего не выдавал.
Фен выглядела слегка разозлившейся, но она открыла рот и снова его закрыла, а затем вздохнула, сдувшись.
— Я старалась стать лучше — сказала она. — Я пыталась говорить тебе обо всяком, насколько могу, я пыталась быть более серьёзной, Вал выбивала из меня дерьмо, просто, я за это не вознаграждаюсь, а наказываюсь. Я прихожу найти место за столом, и ты меня отталкиваешь. Ты заставляешь меня чувствовать себя ненужной.
— Да ладно — ответил я. — Ты знаешь, что я хочу тебя.
— Ты хочешь меня в одном конкретном виде — сказала Фенн. — Ты хочешь меня как внешне счастливую женщину, которая скрывает свою потрёпанность и ведёт себя так, словно ей на всё плевать.
— Это неправда — сказал я.
— Это правда — сказала Валенсия. Её голос был мягким. — Немного.
— Разве? — спросил я.
— Это может быть не то, что ты думаешь о себе, но, Джунипер, то, как ты думаешь о себе — не то, что ты есть в действительности — сказала Валенсия.
— Помнишь, после того, как мы спустились из башни в Парсмонте? — спросила Фенн. — Я пыталась говорить с тобой о серьёзных вещах, а ты всё отвлекался на, не знаю, какую-то фигню про миростроение. А когда я тебе сказала, что постараюсь быть лучше, ты просто символически поддержал и отмахнулся, словно это на самом деле неважно.
— У меня были другие проблемы в процессе — сказал я. — И ты сказала, что не хочешь, чтобы я помогал, так что непохоже было, чтобы я мог что-то сделать. Там было без вариантов.
— В ваших отношениях множество проблем — сказала Валенсия, перехватывая вожжи. — Фенн, ты зачастую хочешь, чтобы Джунипер действовал сам, даже когда ты выражаешь отсутствие интереса к его помощи или советам или активно говорила ему, что не хочешь их, даже если на самом деле хочешь. Джунипер не особо хорош в чтении таких тонкостей.
— Да и не должен — сказал я. — Я стараюсь говорить то, что имею в виду, и всем так следует.
— Однако когда Фенн это делает, ты игнорируешь или отражаешь — сказала Валенсия. — Это, частично, тоже из-за твоего неумения читать социальные намёки. У тебя есть образ Фенн, который ты предпочитаешь, который не совпадает с тем, кто она есть в действительности, и ты зачастую ошибочно принимаешь её прямолинейность за игривость и шутки.
Это заставило меня нахмуриться.
— В сущности, ты говоришь, что я не отношусь к Фенн как к сложной личности?
Я вспомнил письмо, которое написала мне Фенн, рассказывающее о её незаконнорожденном ребёнке, о котором она мне не говорила. Она сказала, что у меня есть её образ, и она беспокоится, что если я когда-нибудь пойму, что она не такая, как я о ней думал, я больше не буду её любить. В тот момент я думал, что это абсурдно, и мои чувства к ней не изменились, но я видел здесь эхо этого аргумента, и задался вопросом, не была ли она более права, чем я думал. Я хотел сказать это вслух, но немедленно понял, что Фенн скажет «о, так когда Вал это говорит, стоит прислушаться», намеренно забыв на секунду, что у меня были причины доверять логике Валенсии больше, чем Фенн.
— Это глубже того — сказала Валенсия. — Между вами двумя есть разъединённости, и в том, кто вы, и в том, что вы думаете о себе, и в том, что вы думаете о другой стороне. Это те вехи, которые нам необходимо бережно примирить.
— Очень бережно… потому что иначе мы разлюбим? — спросила Фенн.
— Если мы говорим о том, что произошло в Предположениях и Исследования, я даже не уверен, что это верно, учитывая, что в итоге всё вышло — сказал я.
— Ты, спорно, нарушил принцип демократии — сказала Валенсия. Её голос был спокойным и понимающим. Меня в каком-то смысле раздражал её уровень контроля. — Один из первичных столпов, поддерживающих единство группы, был выбит из-под нас, и заменить его нечем. Амариллис согласилась, что любая самомодификация пройдёт групповое обсуждение, а ты создал прецедент, что волю группы и установленный порядок можно в любой момент отбросить. Грак уже висел на ниточке, и без единства группы он скорее всего покинет нас, как только у нас будут деньги, которые ему по его мнению нужны.
— От Дарили Ирид ничего не осталось — сказал я. — Я говорил с ним об этом, приватно. Куда он пойдёт?
— Это не мне говорить — сказала Валенсия. Она отвернулась от меня. — Я уже собрала слишком много секретов, по большей части случайно, и не мне их все раскрывать.
— Нам нужно беспокоиться о Мэри? — спросила Фенн.
— Вам больше нужно беспокоиться друг о друге — сказала Валенсия. Она смотрела на Фенн. — Ты нужна Джуниперу, но конкретнее ты нужна ему как кто-то весёлый и несерьёзный. Он может не выражать этого так, но это одна из причин, почему он тебя любит. Ты — его убежище от стресса, с которым он имеет дело. Тебе нужно помнить, что он молод и толком не понимает, что он делает в отношениях.
Валенсия повернулась ко мне.
— Фенн пытается быть кем-то лучшим. Она не может быть такой, какой она тебе нужна, если станет этой другой личностью, по крайней мере, не в ближней перспективе. Если ты хочешь продолжать встречаться с ней, или в итоге жениться на ней, то тебе нужно будет научиться ценить её помимо её способности смешить тебя и сохранять всё приземлённым. К сожалению, ты игнорировал все её части, которые тебе не нравятся, что всё усложняет.
Валенсия уселась в своё кресло и закрыла глаза.
— Один момент, мне нужен другой дьявол.
— Мы их изрядно расходуем, э? — заметила Фенн. — Признак хороших отношений, полагаю.
— Угу — ответил я. Я был не в настроении для шуток.
— Я серьёзно как на иголках в ожидании момента, когда она всё исправит — сказала Фенн.
— Я не могу — сказала Валенсия, открывая глаза. — Извините.
— «Не могу» в смысле? — спросил я.
— Я сказала, что не буду лгать — сказала Валенсия. — Я стараюсь как могу, но дьяволы на это не заточены. Они обладают пониманием, необходимым для манипуляций, но вся эта отточенная манипулятивная сила направлена на краткосрочные улучшения, чтобы разлучить позже. Вы оба уже понимаете проблемы, верно?
— Не то, чтобы — сказал я. — В смысле, вчера вроде всё было нормально.
— Нет — сказала Фенн. Она осела в кресле.
— Нет? — спросил я.
— Нет — сказала Фенн, увереннее. — Я люблю тебя, но…
Она помедлила.
— Мне не следовало посылать тебе то письмо.
— Если ты думаешь, что я стал меньше тебя любить… — начал я.
— Нет — сказала Фенн. — Я имею в виду, мне не стоило быть такой трусихой, что пришлось посылать это в письме, и из-за того, что я это сделала, это всё запороло. Я ждала, очень нервничала из-за того, что ты скажешь, а потом, когда ты ответил, это было, ну, знаешь, через несколько недель для меня, и через несколько недель для тебя, и всё это типа сдвинуло нас без взгляда друг другу в лицо, и когда мы вернулись вместе, думаю, я немного изменилась, по крайней мере я пыталась, и с того момента просто чувствовалось как-то не так.
Её слова были быстрыми, слегка бессвязными, словно она много думала об этом и пыталась всё выпустить, не вспоминая, как в точности всё думала.
— Я сказала тебе, что я подготовила кампанию Аркес, и ты так на меня взглянул, словно я нагадила тебе в хлопья. Ты думаешь, что я тупее, чем ты, и мы оба получили магию души, так что это в общем не секрет, что это правда, но я всё равно хочу, чтобы ты не относился ко мне, словно я тупее. Мы рассинхронизированы. Частично это из-за рюкзака, и всех усилий, что я вкладываю в изучение Земли, что тебя вроде как только раздражает, когда ты вообще это замечаешь. Это то, что я чувствовала с момента выхода из палаты времени. И мы всё ещё толком не поговорили между собой о куче того, что писали в письмах, потому что я боюсь, и ты тоже боишься, но для тебя это больше о том, что не хочешь раскачивать лодку, потому что ты доволен тем, как всё есть, а для меня это просто… дерьмово о себе думаю.
Какое-то время мы сидели молча. Было много всего, что я хотел сказать. Не говорить обо всём было, в каком-то смысле, нашим режимом по умолчанию. Мы провели много времени вместе, и большая его часть была проведена не в разговорах, оно было поверхностным, лёгким и воздушным, как она говорила в Драгоценности Пустыни. Я хотел сложить множество оправданий, почему я был прав, или заявить, что она стала менять сценарий когда мы только оказались на сцене.
Но по правде сказать, Валенсия была права. Тем, что я любил в Фенн, было то, как легко быть с ней. Это ощущалось естественно, и Фенн была права, стало чувствоваться менее естественно с того момента, как мы вышли из палаты времени, хотя и было такое чувство, что наши письма как ни посмотри свели нас ближе. Я не знал, как разобраться с её багажом. Я едва понимал, как быть со своим.
Я промолчал.
— Исправь это — сказала Фенн. Она смотрела на Валенсию. — Просто манипулируй нами, как понадобится. Скажи волшебные слова, даже если они фальшивые.
— Я не думаю, что есть что-то, что я могу сказать, чтобы решить фундаментальные проблемы — сказала Валенсия. Её лицо омрачилось. — Я могу попытаться, но невозможно изменить кого-то за разговор, если только не изменяешь в том направлении, куда они сами уже нацелены. И… я не стану использовать ваши чувства вины и неуверенности.
Я сглотнул, ощущая комок в горле.
— Что это значит?
— У вас есть варианты — сказала Валенсия. — Вы можете оставаться вместе, что, я думаю, скорее всего приведёт к циклам несчастливости, по мере того как будете ругаться и мириться. Возможно, что этого будет достаточно для вас двоих. Будет или нет — зависит от ситуаций, в которых мы будем оказываться. Возможно, ваши отношения вырастут в нечто иное, нежели есть сейчас, менее склонное к спорам и недовольству.
— Или мы можем расстаться — сказала Фенн.
— У этого есть свои собственные проблемы — сказала Валенсия.
— Угу — сказала Фенн. Она треснула кулаком по креслу и сломала нечто деревянное в ручке.
— Я не думаю, что дойдёт до этого — сказал я. — Разве мы не можем просто решить быть лучше? Я попытаюсь воспринимать тебя серьёзно, если ты попытаешься постараться не заставлять меня читать сквозь слои социальной маскировки, чтобы понять, когда ты шутишь и когда нет, или когда шутишь, но серьёзно. Ладно?
— Ты предлагаешь реструктуризацию ваших отношений, не только в том, как вы относитесь друг к другу, но и в том, чего вы оба ожидаете от партнёра — сказала Валенсия.
— Я… угу. Итак? — спросил я. — Если это нужно, то угу, я не хочу просто выбросить всё это.
— Нет — сказала Фенн. Её голос был отдалённым, холодным. — Это было ошибкой.
— Что было? — спросил я.
— Мы — сказала она. — Я тебя люблю, это не изменилось, но… нам нужно расстаться.
— Ты серьёзно меня бросаешь? — спросил я. — Как это вообще будет работать? Я тебя каждый день вижу, мы связаны душами, мы не можем просто вернуться к… чемы, быть друзьями?
— Мы были хорошими друзьями — сказала Фенн. Пнула ковёр под своим креслом. — Мы можем быть снова, пока я не разберусь с кое-какими вещами.
— Я даже не думаю, что будет какая-то разница — сказал я. — Компаньонами у нас были те же проблемы, что есть сейчас, если принять предположение, что у нас есть проблемы.
— Мне нужно научиться быть собой — сказала Фенн.
— И как, чёрт побери, ты собираешься это сделать? — спросил я. — Мы всё время вместе.
— Угу — сказала Фенн. — Возможно, это изменится, немного.
Я уставился на неё. Она на меня не смотрела.
— Ты серьёзно? — спросил я.
— Ты же понял, что вся причина, почему я вообще держалась с тобой и Мэри, была в том, что это чувствовалось как дом, верно? — спросила Фенн. — И если мы не вместе, как парочка, я не думаю, что будет так чувствоваться, или, может, будет чувствоваться как все дерьмовые дома, частью которых я была. Я просто буду следовать заодно, рискуя жизнью за… не знаю.
— Чтобы сделать что-то хорошее — сказал я. — Судьба Аэрба на кону. Ты не можешь просто слинять.
Я ощущал, как меня скребут когти отчаянья. Когда эта сессия терапии начиналась, я не думал, что у нас всё так уж плохо, но, похоже, куры вернулись домой нести яйца все сразу.
— Я могу слинять — сказала Фенн. — Я сперва поговорю с остальными, но… Джунипер, мы хотим разного.
— Нет — сказал я. — Я тебя люблю.
— Но мысль о том, чтобы быть со мной всю оставшуюся жизнь немного не в тональность, не так ли? — спросила Фенн.
Я стиснул зубы, ничего не говоря, потому что она была права.
— Простите — сказала Валенсия. Её голос был тихим. — Я не хотела, чтобы это так кончилось.
Фенн встала и вышла из комнаты, тихо закрыв за собой дверь.
— Ты неважный терапевт — сказал я Валенсии. — Не знаю, каким родом занятий планируешь профессионально заниматься, но я не рекомендую консультации парочек.
— Ты на меня злишься? — спросила Валенсия. Её голос оставался тихим, и она сидела в своём кресле так, словно опасалась, что я её ударю.
— Ты не знаешь? — спросил я.
— Злишься — сказала Валенсия. — Я облажалась.
— Угу — сказал я. Закрыл глаза. — В лучшем случае ты переоценила свои способности, в худшем это был намеренный саботаж.
— Джунипер — начала Валенсия.
— Я бы так и подумал, но не вижу, какой тебе в этом смысл — сказал я. — Возможно, ты видела способ заставить всё работать, но решила, что в перспективе нам обоим лучше не быть друг с другом? Я почти могу назвать это благородным, но мы просили тебя всё исправить, а ты запорола, намеренно, поскольку думала, что знаешь лучше.
— Ты меня ранишь — сказала Валенсия.
Я открыл глаза и взглянул на неё. Она плакала, не шмыгала, а буквально слёзы текли из глаз.
— Они никогда мне не верили — сказала Валенсия. — Мой отец и его компания, они всегда предполагали, что говорят с дьяволом, они думали, что любой плач о воде или еде просто какой-то план. Большую часть жизни я жила с кляпом во рту. Если я не смогу себя доказать, так ко мне и будут относиться, как только узнают, что я нонанима. Ты должен был быть другим. Ты должен бы верить в меня.
— Извини — сказал я. — Мне не стоило этого говорить. Всё это основательно тряхануло. Видеть, что ты врёшь о том, что делают твои способности… дело не в тебе, дело в том, что я дерьмово себя чувствую, и ищу кого обвинить.
— Всё нормально — сказала Валенсия. — Я знаю твои изъяны.
— Угу — сказал я.
— Хотя до половины я не знала о тебе и Мэдди — сказала Валенсия. — Это могло бы помочь.
— И… что ты знаешь? — спросил я.
— Ты с ней встречался — сказала Валенсия. Пожала плечами. — Это один из источников неуверенности Фенн относительно ваших отношений.
— Наших отношений, которые теперь, как я понимаю, окончены — ответил я. Я чувствовал пустоту внутри, словно кто-то выскреб кусок меня. — Всё это с Мэдди было сложно. Я не хочу в это вдаваться.
— Всё нормально — сказала Валенсия. — Амариллис не знает?
— Нет — сказал я. — Не то, о чём я хотел бы когда-нибудь с кем-то говорить.
— Амариллис предпочла бы знать — сказала Валенсия. — У неё есть свои теории нарратива, и я практически не сомневаюсь, что какие бы грехи по твоему мнению ты не совершал, это играет свою роль. Рэйвен основана на Мэдди, на её персонаже, и логика нарратива указывает, что мы встретимся с ней в ближайшие несколько лет, если не существенно раньше.
— Как скажешь — сказал я. Откинулся на спинку кресла и взглянул на террариум. — Без проблем, тащите всё сразу, один ужасный удар за другим, какое мне дело?
— Ты будешь в порядке — сказала Валенсия. — С Фенн может быть немного неловко, и неприятно, но я думаю, что это к лучшему в перспективе, даже если момент и не идеальный.
— Угу — сказал я. — Господи Иисусе, нам ещё нужно вернуться и поговорить с этими засранцами о том, хотят они меня убивать или нет.
Я наклонился вперёд и прикрыл лицо руками.
— Какая х*йня.
— Соглашусь — сказала Валенсия. — Хотела бы я быть способна сделать больше. Проблемы решаемы, просто не быстро. Если ты ценишь отношения, ты можешь работать над тем, чтобы вернуть её, так же, как делал бы, будь вы в отношениях. Относись к ней хорошо, обращай внимание на то, что она говорит, включай её в важные решения, и задавай ей вопросы, если не уверен в том, что она говорит, вместо того, чтобы отмахиваться как он незначительного ветерка.
— Поэтично — сказал я, нахмурившись.
— Я сказала так, чтобы ты это запомнил — сказала Валенсия.
— Угу, пожалуй, запомню — сказал я. Вздохнул. Вставать не хотелось. — Можешь меня взбодрить?
— Ты хочешь, чтобы я заняла роль, которую играла Фенн? — спросила Валенсия.
— Звучит ужасно, когда ты так формулируешь — сказал я. — Как думаешь, будет по мне кто-то скучать, если я свалю на недельку-другую, чтобы проветрить голову?
Я взглянул на Валенсию. Она улыбалась мне.
— Что такое?
— Ты настолько угрюмый… — сказала она, всё ещё с лёгкой улыбкой. — Но нет, тебе нельзя свалить попредаваться депрессии, покапостепенно коллапсирует в пыль вокруг. Есть работа, которую нужно сделать, и, к сожалению, ты единственный, кто способен это сделать.
— На мой взгляд, это нечестно — сказал я. Валенсия подняла бровь.
— Да-да, ещё раз извини, уж ты-то знаешь о нечестности, полагаю, с обеих сторон медали.
Я помедлил и на самом деле задумался, но мои мысли перетекли к Фенн. Каковы правила теперь? Мне на неё и смотреть нельзя? Просто закрыть часть меня, влекомую к ней? Буквально сделать это, на уровне моей души? Я не сомневался в том, что Амариллис в такой ситуации так и сделала бы, особенно учитывая, что мы сейчас посреди чего-то важного, что в идеале требует моего полного внимания. Я не собирался усложнять дело ещё сильнее, вынося это на Совет Аркес, да ив любом случае мне не нравилась идея хирургии души, но я достаточно задумался об этом, чтобы осознанно отвергнуть.
Есть концепция, что у скорби пять разных стадий, которая не имеет научного обоснования, но всё же иногда помогает людям справляться с эмоциями. В моменты вроде нынешнего я предпочитал пробежать их все как можно быстрее, прицениваясь.
Отрицание — это просто. Разумеется, мы с Фенн не на самом деле разошлись, это просто кочка на дороге, и мы всё ещё будем видеть друг друга достаточно, чтобы искры, что изначально свели нас вместе, в итоге вновь что-то разожгли. Очевидно, мы больше не можем делить комнату, но было несложно представить, что хотя мы и разделены, я могу просто сказать, что скучаю по ней, или попросить об одном последнем поцелуе, или что-то.
Гнев был ещё проще. Если это было для неё такой проблемой, нужно было раньше что-то сказать, а не позволять этому бродить, и если она понимала меня так хорошо, как считала, ей нужно было понять, что временами мне нужно указывать более прямо. Было много того, за что можно злиться на Фенн, и изъянов, которые я мог найти, мелочей, которые я в своё время игнорировал, но которые сейчас рьяно приходили на ум. Я уже ощущал, что тот факт, что это она меня бросила, будет болезненным. Я ощущал внутри себя свернувшегося змея гнева, знакомого, возвращение к жизни всех моих худших импульсов, и мне пришлось напомнить себе, что я просто прицениваюсь к гневу, это не то, что я действительно хочу ощущать. Так что этот огонь не разгорелся больше лепестка.
(— Ты лучше неё — прошипел змей. — Если кто-то кого-то и бросает, это ты должен был с ней закончить).
Торг? Я уже частично проделал это, но я мог усилить это сильнее, встав перед Фенн на колени, чтобы попытаться спасти то, что у нас с ней было, напомнить о славных моментах, что были у нас вместе. Фенн в открытом платье, мы устроили пикник на дне бутылки, разве это не стоит того, чтобы оставаться вместе? Почему бы не сделать это снова? Было такое чувство, что я просто отпустил её без борьбы, и, возможно, это было признаком того, что на каком-то уровне я был согласен, что нам не следует быть вместе.
В моей жизни было достаточно депрессии, чтобы мне не нужно было симулировать, как это может ощущаться. Это чувство и так уже окрашивало мой взгляд на мир, затмевая змея гнева, следующее по силе чувство. Я не мог позволить себе сейчас депрессию. Валенсия была права, момент совершенно неподходящий.
Из пяти стадий оставалось только принятие. Я попытался представить мир, где я помирился с Фенн, и мы больше не пара, но просто не смог этого сделать. Логически я знал, как вёл бы себя, но это было словно мысленно смотреть на другого человека, и я не видел, как я мог бы пересечь пропасть между мной и этим человеком.
Я взглянул на Валенсию.
— Ты видишь, как это пройдёт для меня? — спросил я.
— Я не могу читать будущее — сказала Валенсия. — Я даже мысли не могу читать. Могу только предположить, что какое-то время будет неловкость, ты попытаешься лучше понимать и принимать Фенн. Преуспеешь ты, или провалишься… лично я думаю, что преуспеешь, но может выйти и так, и так.
— Обещаешь постараться сманипулировать нас? — спросил я.
Валенсия поёрзала.
— Нет — сказала она. — Я, на самом деле, не думаю, что вам стоит быть вместе.
— О — сказал я.
— Я вас не саботировала — сказала Валенсия.
— Я этого не говорил — ответил я. Не то, чтобы есть нужда, если ты можешь прочитать это по моему лицу. — Извини, можешь сейчас отбросить дьявола? Я правда не думаю, что он для этого нужен. В смысле, если мы просто говорим.
— Пока что я его придержу — сказала Валенсия, сложив руки. — И я прямо говорю тебе об этом, вместо того, чтобы притворяться, потому что считаю, что важно, чтобы ты знал, что я с тобой честна. Извини, что я притворялась, когда использовала инферноскоп, но я, вероятно, буду делать это снова.
— Ладно — сказал я. Встал с кресла и потянулся. — Могу я спросить, почему из нас плохая пара?
Нет, почему мы были плохой парой, в прошедшем времени.
— Сейчас, или в будущем? — спросила Валенсия.
— Любое — ответил я. — Оба. В смысле, я понимаю то, что ты говорила о том, что у нас разные цели…
Я умолк. Мне правда не хотелось об этом думать, но я хотел услышать, что скажет Валенсия.
— В случае достойных отношений они делают лучше обе участвующие стороны — сказала Валенсия. — Фенн цеплялась к тебе, поскольку ты был первым за очень долгое время, возможно вообще, кто не смотрел на неё как на нечто аномальное.
Я задался вопросом, включает ли это Амариллис, но придержал язык.
— Она не делала тебя лучше. Ты не делал её лучше. Вы потакали друг другу, и раздражали друг друга, когда этого потакания не присутствовало. Вы не вглядывались в природу ваших отношений, не то, чтобы это обязательно, если вы естественным образом дополняете нужды друг друга… чего у вас не было.
— А если мы изменимся? — спросил я, продолжая хмуриться. — Ты всё равно считаешь, что у нас не сложится?
— Есть варианты — ответила Валенсия, пожав плечами. — Если сказать тебе о них, они, полагаю, станут чуть менее вероятными. Тебе и так уже сложно приходится, частично из-за твоего уникального положения в мире.
Я слегка стиснул зубы.
— То есть если ты скажешь мне, что мне нужно делать, я стану делать это, ожидая, что что-то от этого получу, и это будет менее эффективно, чем просто делать чтобы было, или из-за внутренних мотиваций? В этом духе?
— Да — Валенсия кивнула. Я вздохнул.
— Ладно — сказал я. — Хорошо, я просто… постараюсь быть лучше. И если буду лажать, скажи мне, ладно?
Валенсия кивнула.
— Ладно, отправимся на второй раунд с этими ребятами, пожалуй — сказал я со вздохом. — И будем надеяться, что от меня не потребуется весёлого настроения.
* * *
Самое плохое в посещении школы в маленьком городке — то, что не можешь скрыться от своих проблем или своего прошлого. В старшей школе это было верно втройне, поскольку мне приходилось видеть в коридорах все тех же ребят. Виктор Кларк, пацан, на которого я набросился, потому что он сказал то, что я совсем не хотел слышать в тот момент, когда я совсем не хотел этого слышать? Я всё ещё бывал в одном с ним классе, хотя школьная администрация и перетасовала наши занятия так, чтобы минимизировать этот конфликт. У нас было стопятьдесят учеников, и это означало, что неизбежно буду видеть тех же людей снова и снова, особенно на дополнительных занятиях. Гнев, что я испытывал по отношению к нему, выдыхался медленно, учитывая, что каждый раз, когда я видел его лицо, я вспоминал, как этот болван говорит «пути господни неисповедимы», словно пытаясь меня этим утешить.
Иногда я думал, как оно было бы, будь мы молодёжью, живущей в Нью-Йорк Сити, или ещё каком-то равно большом мегаполисе, где не увидишь того же человека дважды, если не захочешь.
Я часто видел Тифф. У нас с ней было три общих класса, и ланч был в одно время. Мы официально так и не разорвали, но с другой стороны мы и не встречались официально. Она всегда заставляла меня чувствовать себя раненым зверем, словно я ковыляю куда-то, надеясь наткнуться на еду и убежище, на самостоятельные поиски которых у меня нет энергии. Когда я проходил мимо неё, делал это в каменном безмолвии, не желая говорить или делать что-то, что приглашало бы её сказать что-то мне. Я всегда был огорчён, когда она этого не делала.
Версия Тифф в моих фантазиях смотрела на меня, проходящего мимо, с надеждой. Фантазия-Тифф всегда была на грани того, чтобы разбить лёд со мной, всегда пыталась заставить меня оттаять к ней. В моих желаниях моя экс-подруга ужасно скучала по мне, и хотела лишь утешить меня. На самом деле было не так, пусть даже временами было сложно видеть дальше того, что в моей голове, или того, что я хотел бы в качестве правды. Тифф не то, чтобы боялась меня, но осознавала, что во мне было нечто уродливое, и возможно это её печалило, и возможно она хотела исправить меня, но она не была всегда на грани того, чтобы протянуться ко мне.
Были другие мосты, которые я сжёг более основательно, и эти провалы я тоже был вынужден видеть. После инцидента Фел Сид… ну, обычно правда, что люди думают о себе больше, чем о вас, но это не значит, что о вас совсем не думают, и я понёс свою долю грязных взглядов.
Наша маленькая Аэрбская группа была близка, возможно даже немного слишком близка, и мысль о таких взглядах от них заставляла мои внутренности скручиваться.