Глава 94 - Море Души •
От лица Торена Даена
Я медленно сел, настороженно моргая. Почему-то я ожидал, что всё тело будет ломить от боли, словно после дюжины сражений. Но вместо этого я чувствовал себя лёгким как пёрышко. Даже легче. Не мог припомнить, когда в последний раз ощущал себя таким… невесомым.
Я медленно поднялся на ноги и осмотрелся. Я выдохнул, и мои глаза расширились от представшего передо мной зрелища. Я стоял на поверхности зеркального озера, вода в котором была неподвижна, как само время. Каким-то образом я мог стоять на воде, не утопая. Однако каждое моё движение создавало крошечные волнообразные круги на её поверхности.
На краю озера виднелось огромное солнце, выглядывающее из-за него, словно осторожный ребёнок. Оно окрашивало небо в коллаж из фиолетовых и оранжевых оттенков.
‘Это Сумрак’, — рассеянно подумал я, — ‘или Рассвет?’*
#Прим. Пер.: В оригинале «Is that Dusk Or Dawn?» имеется 2 значения: и как Торен и Доун, и время суток. Поэтому я оставил по половине из каждого значения.
Я вспомнил это место. Оно отзывалось эхом того странного, похожего на лихорадочный бред сна, который я видел, когда душа Торена слилась с моей. Я помнил, каково это — нестись под этой водой, пока фрагменты и частицы медленно заполняли меня. Если бы я достаточно сильно сосредоточился, то смог бы вспомнить картины, скрипку и различные предметы, которые делали меня мной.
Вот только Торен на самом деле и не был отдельной от меня частью, не так ли? Мы были двумя сторонами одной монеты, отражениями друг друга сквозь измерения.
Души-близнецы.
Я посмотрел на воду под собой. Насколько я мог судить, это было просто зеркальное стекло. Заглянуть под него было невозможно.
Я провёл рукой по лицу, ощущая спокойствие от этого прикосновения. Моё отражение выглядело странно невозмутимым. Мои эмоции казались какими-то отстранёнными, словно я наблюдал, как кто-то другой управляет моим телом.
Я повернулся спиной к солнцу, и его тепло согрело мой позвоночник. Если одна сторона этого озера была покрыта облаками и небом, то другая утопала в абсолютной черноте. Там, где озеро заканчивалось, бесконечное пространство тьмы простиралось дальше, чем я мог себе представить.
Но на краю озера кто-то сидел, вглядываясь в эту пустоту. Я почувствовал, как ноги сами понесли меня, как неведомая цель потянула меня к ожидающему юноше.
У него были короткие, взъерошенные каштановые волосы. Его тело было подтянутым от многих часов упорных тренировок — истинное свидетельство его мастерства. Черты его лица были резкими, и хотя я не видел его лица, я знал, что в пустоту смотрят ореховые глаза. Юноша был слегка сгорблен, и это вызвало улыбку на моих губах.
«Я всегда говорил тебе, что сутулость вредит твоему образу», — легкомысленно заметил я. — «Кажется, ты так и не изменился».
Юноша слегка повернулся и, приподняв бровь, посмотрел на меня. «А я всегда говорил тебе, что такая манера держаться — пустой жест», — сказал он. — «Позёрство бессмысленно».
Я остановился в нескольких шагах от юноши, глядя на лишённую отражений черноту за нами.
«Не будешь спорить, Торен?» — спросил он, вызвав у меня смешок.
«Мы оба знаем, что я проиграю любой словесный поединок с тобой», — ответил я с дружелюбной ухмылкой. — «Ты всегда был лучшим логиком. Даже если я прав».
«Хочешь попробовать?» — спросил юноша. — «Я назову тебе полдюжины причин, почему мне можно сутулиться».
Я фыркнул. «На этот раз не куплюсь», — сказал я. — «Единственный способ выиграть в такой игре — не играть в неё».
«Как знаешь», — сказал юноша и снова повернулся к пустоте.
Я медленно сел, опустившись на воду. Чудесным образом мои штаны совсем не намокли, когда я устроился, свесив ноги с края озера. Здесь оно превращалось в водопад, низвергающийся в бездну. Я прищурился, наклонившись вперёд и пытаясь разглядеть, есть ли у этого потока конец.
«Осторожнее», — сказал подросток рядом со мной, когда я заглянул за край. — «Если упадёшь, назад дороги не будет. Запределье поглотит тебя».
Я повернулся вбок, снова смерив взглядом фигуру слева от меня. Он всё так же сутулился, держа руки у колен. Мятая рубашка говорила о его полном пренебрежении к моде. Это было знакомо. И всё же в нём чувствовалась тихая, благородная уверенность. У него был вид человека, которого не заботило мнение окружающих. Его уверенность в себе исходила изнутри, а не извне.
Но были в позе, манерах и внешности Норгана детали, которые ускользнули из моей памяти за месяцы после его смерти. На его руке был шрам, о котором я забыл и вспомнил, лишь увидев его снова. Волосы у него были короче, чем мне казалось, а в его осанке было спокойствие, которого я никогда прежде не видел. Норган всегда был готов к бою. Даже в его расслабленной, сутулой позе было напряжение и готовность к действию, которых теперь просто не было.
«Разве я ещё не мёртв?» — спросил я через мгновение, вспоминая свои последние мгновения перед тем, как попасть сюда. Я активировал свою Волю, и последовало неизбежное столкновение моей Крови и Связи. Эта бойня разорвала меня на части изнутри, даже когда я пытался сражаться с тем чудовищным левиафаном в глубине. Последнее, что я помнил, — это как я в последний раз ударил по воде своим телекинезом.
И всё же какая-то часть меня знала, на глубинном, фундаментальном уровне, что я увижу Норгана, только когда снова умру. И вот он был передо мной.
«В некотором смысле, да», — ответил мой брат. — «Твоё тело сейчас сломлено. Это лишь вопрос времени, когда у тебя не останется выбора, кроме как сорваться с этого края».
Я размышлял над этим с минуту, болтая ногами в падающей воде. Я снова умру, не так ли? Это был конец пути.
Моя неудача должна была сокрушить меня. В любое другое время, вероятно, так бы и случилось. Но в этом безмятежном, умиротворённом пространстве было трудно вызвать то отчаяние. В тот момент мне показалось, что я понял, как из тела Норгана ушла та напряжённая готовность к бою.
«Ещё одна жизнь прошла, значит», — сказал я, и странный тембр моего голоса эхом отразился в темноте. — «Не думаю, что я достиг чего-либо из того, что намеревался».
Норган усмехнулся, заслужив мой гневный взгляд. «В этом-то и твоя проблема, Торен», — он откинулся назад, оперевшись на локти и предплечья. Казалось, он видел в черноте что-то, ускользавшее от моего восприятия. — «Ты называешь это „ещё одна жизнь“. Это неправильный образ мыслей».
Я сжал челюсти. Я достаточно хорошо знал своего брата, чтобы понять, что это такое. Его слова были наживкой, чтобы втянуть меня в спор, который я наверняка проиграю. И всё же, как давно у нас не было даже таких разговоров.
«Что в этом неправильного?» — спросил я, заглотив наживку. — «Я умер в одной жизни, а затем проснулся в другом теле. Кажется, это довольно чёткое разграничение. К тому же, у Торена и у меня… у нас был совершенно разный опыт до этого».
«Когда ты ложишься спать ночью», — ответил Норган, казалось, ожидавший моих слов, — «ты просыпаешься на следующее утро. Чистишь зубы, пьёшь кофе и продолжаешь свой день».
«Думаю, это доказывает мою точку зрения», — вставил я. — «День и ночь — это разные отрезки времени. Есть начало и есть конец».
Норган ухмыльнулся. «Так кажется на поверхности, не так ли? Но что такое день и ночь, как не человеческие понятия, применяемые к вращению планеты? Нет объективного „дня“ и „ночи“, Торен, есть только небесные тела, поворачивающиеся на сто восемьдесят градусов. Твой примитивный, обезьяний ум думает, что между днём и ночью что-то кардинально изменилось, хотя на самом деле это лишь продолжение цикла, существующего бесчисленные тысячелетия. Однако на той маленькой песчинке твой кругозор слишком узок, чтобы воспринять истину».
Я почувствовал, как в животе закипает раздражение. «Но как это связано с моими жизнями?» — спросил я, желая добраться до сути разговора.
Норган полностью повернулся ко мне. «Твоё мышление считает, что есть Начало После Конца, хотя его нет. Это просто очередной оборот мира, который втягивает тебя в следующий день», — он сделал паузу. — «Твои жизни не так разделены, как ты думаешь, брат», — сказал он. — «Так что тебе следует перестать относиться к ним как к таковым».
Я открыл рот, чтобы возразить, — ответ, укоренившийся во мне за годы наших с Норганом маленьких споров.
Затем я закрыл его, осознав правоту слов брата. Я зажмурился, пытаясь отгородиться от этого осознания. Раздражало, как часто мой брат оказывался в чём-то прав.
«Я постоянно беспокоился, что ты не будешь считать меня своим братом», — неожиданно сказал я, не зная, откуда взялись эти слова. — «И в последние несколько дней в той зоне Реликтовых Гробниц… я думал, что схожу с ума. Все эти напоминания о чём-то ушедшем».
Норган сделал пальцем круговое движение, имитируя вращение сферы. «Не конец, Торен», — весело сказал он. — «И не ушло, просто изменилось. У тебя же был этот разговор со своей связью, не так ли? О циклах жизни и смерти?»
«Был», — признал я. — «Хотя речь шла о различиях между василисками и фениксами».
Мы молчали несколько минут. Я закрыл глаза, впитывая тишину. В этом месте была безмятежность, которую трудно было описать словами. В тот момент я подумал, что если позволю себе слишком долго плыть по течению, то могу полностью раствориться в этом покое.
«Она хороша для тебя», — сказал Норган.
Я нахмурился. «Что ты имеешь в виду?» — сказал я, снова открыв глаза, чтобы посмотреть на него.
«Леди Доун», — уточнил мой брат. — «Твоя Связь».
Я почувствовал, как тошнота пронзила мою тихую задумчивость. «Она убила меня», — сказал я, сжав кулаки. — «Это, кажется, очень, очень плохо для моего здоровья, Норган», — горько произнёс я.
«Ты всё равно был обречён на смерть», — сказал он, обрывая мои слова. — «После той автокатастрофы твоим лучшим шансом было прожить остаток жизни на больничной койке, если бы ты вообще выжил».
Я встал, чувствуя потребность размять ноги. Я начал расхаживать, но Норган оставался невозмутимым. Он всё так же сидел на краю озера, глядя вдаль. «И что, я должен быть, что ли», — сказал я, сжав кулаки, — «благодарен, что она отняла у меня этот выбор?»
«Я не могу решать, что тебе чувствовать», — сказал Норган, невозмутимый моим беспокойством. — «Но я скажу тебе, как думать, брат. Это моя работа. Леди Доун, возможно, и оборвала твою жизнь на Земле, но она дала тебе новую главу здесь. У всего всегда есть другая сторона. Другая точка зрения, которую ты можешь принять, если бы только смог немного отстраниться».
Я почувствовал, как часть этой энергии покинула меня. «Просто нужно, чтобы мой обезьяний мозг увеличил масштаб и увидел небесные тела такими, какие они есть, хм? Это не день и ночь, а просто очередной оборот планеты?» — спросил я немного слабо.
Норган усмехнулся. «Вот теперь ты мыслишь как философ», — он похлопал по воде рядом с собой, приглашая меня снова сесть. — «Давай, садись».
В конце концов я снова сел. Мой брат казался странно сосредоточенным на пустоте, вглядываясь в неё, словно она могла открыть ему свои тайны.
Так много всего хотелось сказать, но я с трудом мог издать хоть звук. «Я убил Каэлана Джоана», — сказал я через мгновение, пытаясь поддержать разговор. — «Я отплатил за жизнь, которую она отняла у тебя. И если подумать, я также отплатил за то, что Джоаны сделали с Даенами несколько десятилетий назад».
Норган пожал плечами. «Я знал, что ты это сделаешь», — сказал он. — «Это как раз та проблема, которую мог решить только ты. А теперь ты пройдёшь через Реликтовые Гробницы, вернув наше имя себе».
Я нахмурил брови, увидев изъян в его утверждении. «Не думаю, что это будет возможно», — сказал я. — «Как ты и сказал, я теперь мёртв. Трудно что-либо делать, когда ты мёртв».
«Я не говорил, что ты мёртв», — ответил Норган, удивив меня. — «Я сказал, что ты мёртв в некотором смысле. Есть разница».
Я фыркнул. «Это просто семантика», — возразил я.
«Семантика важна в любом споре», — радостно ответил он. — «То, что ты не можешь разглядеть важные детали, не значит, что никто другой не может».
Я скрестил руки на груди. «Не могу поверить, что я забыл, каким же ты бываешь занудой», — сказал я. — «Рядом с тобой нельзя говорить глупостей, да?»
«Невежество — не преступление», — мудро ответил Норган. — «Но продолжать своё глупое злоупотребление грамматикой после того, как тебя поправили, — преступление».
У меня возникло искушение пнуть брата, но зияющая перед нами бездна отговорила меня от этой затеи.
«Ты на грани смерти», — сказал Норган, на этот раз более серьёзно. — «Но когда я сказал, что твоя связь хороша для тебя, я имел в виду это почти во всех смыслах этого слова».
Мой разум вернулся к последним словам, которые леди Доун сказала мне прямо перед тем, как я потерял сознание.
«Я не могу потерять ещё одного сына».
«Что она делает?» — спросил я. Казалось, Норган обладал пониманием, превосходящим моё. И мудрость в его глазах была глубже той, что была в нём во времена его жизни в Алакрии. «Ты намекаешь, что она пытается меня как-то спасти».
Но когда я произнёс эти слова, они замерли, а мою душу охватил ужас. Что сделала Сильви для Артура, когда он почти уничтожил себя, перенапрягшись Третьей Фазой своей Драконьей Воли?
Она отдала своё тело Артуру, позволив ему едва выжить. Но ценой этого стало её превращение в простое яйцо.
Что случится с моей связью, если она попытается сделать что-то подобное? У неё не было тела, которое она могла бы мне отдать. Что останется, если она сделает то же самое?
Паника начала охватывать меня, когда я снова вскочил на ноги, пытаясь придумать, что я могу сделать.
Я никогда не ненавидел Леди Доун, даже после откровения о моей реинкарнации. Она стала слишком близка моему сердцу, слишком переплелась с моим существом. Презирать её означало бы презирать себя. И откровение причинило боль только потому, что я заботился об этой задумчивой старой птице.
Я не хотел, чтобы она умирала за меня.
«Это не то, о чём ты думаешь», — слова Норгана, словно удар хлыста, пронзили мои мысли. — «Она заключает сделку с Севреном Денуаром. Твоя связь переживёт то, что она собирается попытаться сделать, по крайней мере, если это сработает. Хотя она не будет такой… целой».
«Что ты…» — начал я, но боль, словно нож, пронзила мою грудь. Я пошатнулся назад, на мгновение ошеломлённый жгучим огнём, который пронёсся по моим мышцам.
Там, где должно было быть моё сердце, открылась глубокая, проникающая рана. Но вместо крови из неё сочился оранжево-фиолетовый свет, казавшийся почти ослепительным. Я схватился за рану, застонав и упав на колени. Свет струился сквозь мои пальцы, обжигая и их.
Я чувствовал, как боль пронзает мою плоть, заставляя меня кричать. Она растекалась по моим нервам и мышцам, как прилив, захлёстывая все мои чувства. Норган смотрел на это с печальным видом, но не двигался.
«Леди Доун рассказывала тебе о Первой Скульптуре, не так ли?» — сказал он, опустившись рядом со мной на колени и сочувственно положив руку на моё измученное агонией тело. — «О том, как фениксы восстанавливают себя с самого края?» Он сделал паузу. — «Хотя она сильно рискует. Ни один асура никогда не пытался преобразовать тело „лессера“ по своему вкусу. Это сродни работе с деревом, когда всю жизнь ковал металл. И всё сразу, а не по частям в течение многих лет, как она привыкла».
У меня не было сил ответить или даже осознать, что говорит мой брат. Всё горело. Огонь испепелял мою душу, облизывая её края и прорываясь сквозь каждую щель моего существа.
«Ты ещё увидишь меня», — сказал Норган, пока я корчился на зеркальной воде, истекая светом, как решето. — «И мне жаль, что тебе когда-либо пришлось в этом сомневаться, Торен. Но ты должен кое-что знать».
В сотый, должно быть, раз с тех пор, как я очнулся в этом мире, я почувствовал, как моё сознание угасает под давлением. Даже сквозь агонию я ожидал, что тьма поглотит моё зрение.
Но вместо этого мои чувства медленно охватил ослепительный, яркий свет, горевший так же жарко, как моё сердце.
Сквозь яростный гул силы я едва мог разобрать следующие слова Норгана. «Ты всегда был — и всегда будешь — моим братом».
Я медленно сел, настороженно моргая. Почему-то я ожидал, что всё тело будет ломить от боли, словно после дюжины сражений. Но вместо этого я чувствовал себя лёгким как пёрышко. Даже легче. Не мог припомнить, когда в последний раз ощущал себя таким… невесомым.
Я медленно поднялся на ноги и осмотрелся. Я выдохнул, и мои глаза расширились от представшего передо мной зрелища. Я стоял на поверхности зеркального озера, вода в котором была неподвижна, как само время. Каким-то образом я мог стоять на воде, не утопая. Однако каждое моё движение создавало крошечные волнообразные круги на её поверхности.
На краю озера виднелось огромное солнце, выглядывающее из-за него, словно осторожный ребёнок. Оно окрашивало небо в коллаж из фиолетовых и оранжевых оттенков.
‘Это Сумрак’, — рассеянно подумал я, — ‘или Рассвет?’*
#Прим. Пер.: В оригинале «Is that Dusk Or Dawn?» имеется 2 значения: и как Торен и Доун, и время суток. Поэтому я оставил по половине из каждого значения.
Я вспомнил это место. Оно отзывалось эхом того странного, похожего на лихорадочный бред сна, который я видел, когда душа Торена слилась с моей. Я помнил, каково это — нестись под этой водой, пока фрагменты и частицы медленно заполняли меня. Если бы я достаточно сильно сосредоточился, то смог бы вспомнить картины, скрипку и различные предметы, которые делали меня мной.
Вот только Торен на самом деле и не был отдельной от меня частью, не так ли? Мы были двумя сторонами одной монеты, отражениями друг друга сквозь измерения.
Души-близнецы.
Я посмотрел на воду под собой. Насколько я мог судить, это было просто зеркальное стекло. Заглянуть под него было невозможно.
Я провёл рукой по лицу, ощущая спокойствие от этого прикосновения. Моё отражение выглядело странно невозмутимым. Мои эмоции казались какими-то отстранёнными, словно я наблюдал, как кто-то другой управляет моим телом.
Я повернулся спиной к солнцу, и его тепло согрело мой позвоночник. Если одна сторона этого озера была покрыта облаками и небом, то другая утопала в абсолютной черноте. Там, где озеро заканчивалось, бесконечное пространство тьмы простиралось дальше, чем я мог себе представить.
Но на краю озера кто-то сидел, вглядываясь в эту пустоту. Я почувствовал, как ноги сами понесли меня, как неведомая цель потянула меня к ожидающему юноше.
У него были короткие, взъерошенные каштановые волосы. Его тело было подтянутым от многих часов упорных тренировок — истинное свидетельство его мастерства. Черты его лица были резкими, и хотя я не видел его лица, я знал, что в пустоту смотрят ореховые глаза. Юноша был слегка сгорблен, и это вызвало улыбку на моих губах.
«Я всегда говорил тебе, что сутулость вредит твоему образу», — легкомысленно заметил я. — «Кажется, ты так и не изменился».
Юноша слегка повернулся и, приподняв бровь, посмотрел на меня. «А я всегда говорил тебе, что такая манера держаться — пустой жест», — сказал он. — «Позёрство бессмысленно».
Я остановился в нескольких шагах от юноши, глядя на лишённую отражений черноту за нами.
«Не будешь спорить, Торен?» — спросил он, вызвав у меня смешок.
«Мы оба знаем, что я проиграю любой словесный поединок с тобой», — ответил я с дружелюбной ухмылкой. — «Ты всегда был лучшим логиком. Даже если я прав».
«Хочешь попробовать?» — спросил юноша. — «Я назову тебе полдюжины причин, почему мне можно сутулиться».
Я фыркнул. «На этот раз не куплюсь», — сказал я. — «Единственный способ выиграть в такой игре — не играть в неё».
«Как знаешь», — сказал юноша и снова повернулся к пустоте.
Я медленно сел, опустившись на воду. Чудесным образом мои штаны совсем не намокли, когда я устроился, свесив ноги с края озера. Здесь оно превращалось в водопад, низвергающийся в бездну. Я прищурился, наклонившись вперёд и пытаясь разглядеть, есть ли у этого потока конец.
«Осторожнее», — сказал подросток рядом со мной, когда я заглянул за край. — «Если упадёшь, назад дороги не будет. Запределье поглотит тебя».
Я повернулся вбок, снова смерив взглядом фигуру слева от меня. Он всё так же сутулился, держа руки у колен. Мятая рубашка говорила о его полном пренебрежении к моде. Это было знакомо. И всё же в нём чувствовалась тихая, благородная уверенность. У него был вид человека, которого не заботило мнение окружающих. Его уверенность в себе исходила изнутри, а не извне.
Но были в позе, манерах и внешности Норгана детали, которые ускользнули из моей памяти за месяцы после его смерти. На его руке был шрам, о котором я забыл и вспомнил, лишь увидев его снова. Волосы у него были короче, чем мне казалось, а в его осанке было спокойствие, которого я никогда прежде не видел. Норган всегда был готов к бою. Даже в его расслабленной, сутулой позе было напряжение и готовность к действию, которых теперь просто не было.
«Разве я ещё не мёртв?» — спросил я через мгновение, вспоминая свои последние мгновения перед тем, как попасть сюда. Я активировал свою Волю, и последовало неизбежное столкновение моей Крови и Связи. Эта бойня разорвала меня на части изнутри, даже когда я пытался сражаться с тем чудовищным левиафаном в глубине. Последнее, что я помнил, — это как я в последний раз ударил по воде своим телекинезом.
И всё же какая-то часть меня знала, на глубинном, фундаментальном уровне, что я увижу Норгана, только когда снова умру. И вот он был передо мной.
«В некотором смысле, да», — ответил мой брат. — «Твоё тело сейчас сломлено. Это лишь вопрос времени, когда у тебя не останется выбора, кроме как сорваться с этого края».
Я размышлял над этим с минуту, болтая ногами в падающей воде. Я снова умру, не так ли? Это был конец пути.
Моя неудача должна была сокрушить меня. В любое другое время, вероятно, так бы и случилось. Но в этом безмятежном, умиротворённом пространстве было трудно вызвать то отчаяние. В тот момент мне показалось, что я понял, как из тела Норгана ушла та напряжённая готовность к бою.
«Ещё одна жизнь прошла, значит», — сказал я, и странный тембр моего голоса эхом отразился в темноте. — «Не думаю, что я достиг чего-либо из того, что намеревался».
Норган усмехнулся, заслужив мой гневный взгляд. «В этом-то и твоя проблема, Торен», — он откинулся назад, оперевшись на локти и предплечья. Казалось, он видел в черноте что-то, ускользавшее от моего восприятия. — «Ты называешь это „ещё одна жизнь“. Это неправильный образ мыслей».
Я сжал челюсти. Я достаточно хорошо знал своего брата, чтобы понять, что это такое. Его слова были наживкой, чтобы втянуть меня в спор, который я наверняка проиграю. И всё же, как давно у нас не было даже таких разговоров.
«Что в этом неправильного?» — спросил я, заглотив наживку. — «Я умер в одной жизни, а затем проснулся в другом теле. Кажется, это довольно чёткое разграничение. К тому же, у Торена и у меня… у нас был совершенно разный опыт до этого».
«Когда ты ложишься спать ночью», — ответил Норган, казалось, ожидавший моих слов, — «ты просыпаешься на следующее утро. Чистишь зубы, пьёшь кофе и продолжаешь свой день».
«Думаю, это доказывает мою точку зрения», — вставил я. — «День и ночь — это разные отрезки времени. Есть начало и есть конец».
Норган ухмыльнулся. «Так кажется на поверхности, не так ли? Но что такое день и ночь, как не человеческие понятия, применяемые к вращению планеты? Нет объективного „дня“ и „ночи“, Торен, есть только небесные тела, поворачивающиеся на сто восемьдесят градусов. Твой примитивный, обезьяний ум думает, что между днём и ночью что-то кардинально изменилось, хотя на самом деле это лишь продолжение цикла, существующего бесчисленные тысячелетия. Однако на той маленькой песчинке твой кругозор слишком узок, чтобы воспринять истину».
Я почувствовал, как в животе закипает раздражение. «Но как это связано с моими жизнями?» — спросил я, желая добраться до сути разговора.
Норган полностью повернулся ко мне. «Твоё мышление считает, что есть Начало После Конца, хотя его нет. Это просто очередной оборот мира, который втягивает тебя в следующий день», — он сделал паузу. — «Твои жизни не так разделены, как ты думаешь, брат», — сказал он. — «Так что тебе следует перестать относиться к ним как к таковым».
Я открыл рот, чтобы возразить, — ответ, укоренившийся во мне за годы наших с Норганом маленьких споров.
Затем я закрыл его, осознав правоту слов брата. Я зажмурился, пытаясь отгородиться от этого осознания. Раздражало, как часто мой брат оказывался в чём-то прав.
«Я постоянно беспокоился, что ты не будешь считать меня своим братом», — неожиданно сказал я, не зная, откуда взялись эти слова. — «И в последние несколько дней в той зоне Реликтовых Гробниц… я думал, что схожу с ума. Все эти напоминания о чём-то ушедшем».
Норган сделал пальцем круговое движение, имитируя вращение сферы. «Не конец, Торен», — весело сказал он. — «И не ушло, просто изменилось. У тебя же был этот разговор со своей связью, не так ли? О циклах жизни и смерти?»
«Был», — признал я. — «Хотя речь шла о различиях между василисками и фениксами».
Мы молчали несколько минут. Я закрыл глаза, впитывая тишину. В этом месте была безмятежность, которую трудно было описать словами. В тот момент я подумал, что если позволю себе слишком долго плыть по течению, то могу полностью раствориться в этом покое.
«Она хороша для тебя», — сказал Норган.
Я нахмурился. «Что ты имеешь в виду?» — сказал я, снова открыв глаза, чтобы посмотреть на него.
«Леди Доун», — уточнил мой брат. — «Твоя Связь».
Я почувствовал, как тошнота пронзила мою тихую задумчивость. «Она убила меня», — сказал я, сжав кулаки. — «Это, кажется, очень, очень плохо для моего здоровья, Норган», — горько произнёс я.
«Ты всё равно был обречён на смерть», — сказал он, обрывая мои слова. — «После той автокатастрофы твоим лучшим шансом было прожить остаток жизни на больничной койке, если бы ты вообще выжил».
Я встал, чувствуя потребность размять ноги. Я начал расхаживать, но Норган оставался невозмутимым. Он всё так же сидел на краю озера, глядя вдаль. «И что, я должен быть, что ли», — сказал я, сжав кулаки, — «благодарен, что она отняла у меня этот выбор?»
«Я не могу решать, что тебе чувствовать», — сказал Норган, невозмутимый моим беспокойством. — «Но я скажу тебе, как думать, брат. Это моя работа. Леди Доун, возможно, и оборвала твою жизнь на Земле, но она дала тебе новую главу здесь. У всего всегда есть другая сторона. Другая точка зрения, которую ты можешь принять, если бы только смог немного отстраниться».
Я почувствовал, как часть этой энергии покинула меня. «Просто нужно, чтобы мой обезьяний мозг увеличил масштаб и увидел небесные тела такими, какие они есть, хм? Это не день и ночь, а просто очередной оборот планеты?» — спросил я немного слабо.
Норган усмехнулся. «Вот теперь ты мыслишь как философ», — он похлопал по воде рядом с собой, приглашая меня снова сесть. — «Давай, садись».
В конце концов я снова сел. Мой брат казался странно сосредоточенным на пустоте, вглядываясь в неё, словно она могла открыть ему свои тайны.
Так много всего хотелось сказать, но я с трудом мог издать хоть звук. «Я убил Каэлана Джоана», — сказал я через мгновение, пытаясь поддержать разговор. — «Я отплатил за жизнь, которую она отняла у тебя. И если подумать, я также отплатил за то, что Джоаны сделали с Даенами несколько десятилетий назад».
Норган пожал плечами. «Я знал, что ты это сделаешь», — сказал он. — «Это как раз та проблема, которую мог решить только ты. А теперь ты пройдёшь через Реликтовые Гробницы, вернув наше имя себе».
Я нахмурил брови, увидев изъян в его утверждении. «Не думаю, что это будет возможно», — сказал я. — «Как ты и сказал, я теперь мёртв. Трудно что-либо делать, когда ты мёртв».
«Я не говорил, что ты мёртв», — ответил Норган, удивив меня. — «Я сказал, что ты мёртв в некотором смысле. Есть разница».
Я фыркнул. «Это просто семантика», — возразил я.
«Семантика важна в любом споре», — радостно ответил он. — «То, что ты не можешь разглядеть важные детали, не значит, что никто другой не может».
Я скрестил руки на груди. «Не могу поверить, что я забыл, каким же ты бываешь занудой», — сказал я. — «Рядом с тобой нельзя говорить глупостей, да?»
«Невежество — не преступление», — мудро ответил Норган. — «Но продолжать своё глупое злоупотребление грамматикой после того, как тебя поправили, — преступление».
У меня возникло искушение пнуть брата, но зияющая перед нами бездна отговорила меня от этой затеи.
«Ты на грани смерти», — сказал Норган, на этот раз более серьёзно. — «Но когда я сказал, что твоя связь хороша для тебя, я имел в виду это почти во всех смыслах этого слова».
Мой разум вернулся к последним словам, которые леди Доун сказала мне прямо перед тем, как я потерял сознание.
«Я не могу потерять ещё одного сына».
«Что она делает?» — спросил я. Казалось, Норган обладал пониманием, превосходящим моё. И мудрость в его глазах была глубже той, что была в нём во времена его жизни в Алакрии. «Ты намекаешь, что она пытается меня как-то спасти».
Но когда я произнёс эти слова, они замерли, а мою душу охватил ужас. Что сделала Сильви для Артура, когда он почти уничтожил себя, перенапрягшись Третьей Фазой своей Драконьей Воли?
Она отдала своё тело Артуру, позволив ему едва выжить. Но ценой этого стало её превращение в простое яйцо.
Что случится с моей связью, если она попытается сделать что-то подобное? У неё не было тела, которое она могла бы мне отдать. Что останется, если она сделает то же самое?
Паника начала охватывать меня, когда я снова вскочил на ноги, пытаясь придумать, что я могу сделать.
Я никогда не ненавидел Леди Доун, даже после откровения о моей реинкарнации. Она стала слишком близка моему сердцу, слишком переплелась с моим существом. Презирать её означало бы презирать себя. И откровение причинило боль только потому, что я заботился об этой задумчивой старой птице.
Я не хотел, чтобы она умирала за меня.
«Это не то, о чём ты думаешь», — слова Норгана, словно удар хлыста, пронзили мои мысли. — «Она заключает сделку с Севреном Денуаром. Твоя связь переживёт то, что она собирается попытаться сделать, по крайней мере, если это сработает. Хотя она не будет такой… целой».
«Что ты…» — начал я, но боль, словно нож, пронзила мою грудь. Я пошатнулся назад, на мгновение ошеломлённый жгучим огнём, который пронёсся по моим мышцам.
Там, где должно было быть моё сердце, открылась глубокая, проникающая рана. Но вместо крови из неё сочился оранжево-фиолетовый свет, казавшийся почти ослепительным. Я схватился за рану, застонав и упав на колени. Свет струился сквозь мои пальцы, обжигая и их.
Я чувствовал, как боль пронзает мою плоть, заставляя меня кричать. Она растекалась по моим нервам и мышцам, как прилив, захлёстывая все мои чувства. Норган смотрел на это с печальным видом, но не двигался.
«Леди Доун рассказывала тебе о Первой Скульптуре, не так ли?» — сказал он, опустившись рядом со мной на колени и сочувственно положив руку на моё измученное агонией тело. — «О том, как фениксы восстанавливают себя с самого края?» Он сделал паузу. — «Хотя она сильно рискует. Ни один асура никогда не пытался преобразовать тело „лессера“ по своему вкусу. Это сродни работе с деревом, когда всю жизнь ковал металл. И всё сразу, а не по частям в течение многих лет, как она привыкла».
У меня не было сил ответить или даже осознать, что говорит мой брат. Всё горело. Огонь испепелял мою душу, облизывая её края и прорываясь сквозь каждую щель моего существа.
«Ты ещё увидишь меня», — сказал Норган, пока я корчился на зеркальной воде, истекая светом, как решето. — «И мне жаль, что тебе когда-либо пришлось в этом сомневаться, Торен. Но ты должен кое-что знать».
В сотый, должно быть, раз с тех пор, как я очнулся в этом мире, я почувствовал, как моё сознание угасает под давлением. Даже сквозь агонию я ожидал, что тьма поглотит моё зрение.
Но вместо этого мои чувства медленно охватил ослепительный, яркий свет, горевший так же жарко, как моё сердце.
Сквозь яростный гул силы я едва мог разобрать следующие слова Норгана. «Ты всегда был — и всегда будешь — моим братом».
Закладка