Глава 409

Мир, где мне не рады

Потребовалось ещё минут десять, чтоб вытащить всех раненых из башни и затащить туда заряды, которые помогли бы правильно её обрушить. Плюс на неё закинули верёвки, чтоб потянуть и свалить в нужную сторону. А то будет не очень весело, когда она начнёт падать не в сторону пролома, а на стену, где стоим мы.

— Как ты думаешь, сколько мы уже убили, Констанция?!

— Может шесть, может десять тысяч! — крикнула она в ответ, наводя пушкарей и отдавая приказы. Сейчас они концентрировано стреляли по солдатам с щитами, чтоб облегчить задачу обычным стрелкам. — Но если не завалим пролом, то у нас могут возникнуть сложности!

Это точно, сложности возникнут. Пусть гады и окажутся между стенами, где их будут поливать всем подряд со всех сторон, однако, как показывает практика, они вполне успешно делают крышу из щитов. Плюс мы потеряем один рубеж обороны, что уже значит, что на один рубеж мы ближе к провалу. А нам ещё надо будет отбиваться с внешней стороны.

Конечно, им сладко не придётся в секциях, но лучше вообще их сюда не пускать.

Правда теперь вряд ли это у нас получится — передние ворота уже во всю трещат и было приказано оставить их. Вместо этого опустили многотонную решётку, которая перекрыла проход, и приготовились лить кипящее масло первым вошедшим. А вслед за этим к маслу добавим и огоньку.

— Почти готово! — отрапортовал подбежавший к нам солдат. — Последние лекари покидают башню. Осталось только заряды пороха…

Что именно сделать, он не договорил, так как в этот момент нас накрыло градом стрел, которые затмили серое от газов небо. Кто-то крикнул «БЕРЕГИСЬ!!!» и солдаты разом, как по команде, прижались к зубцам стены, прячась от смертельной мороси. Констанция просто резко присела, руками закрыв уязвимые места. Как сделал это и я.

А вот солдат не успел: шальная стрела воткнулась ему прямо в шею, и он хрипя сделал несколько шагов в сторону, оступился и рухнул вниз. Несколько секунд по нам молотил адский дождик, который забрал жизни ещё нескольких человек.

— Я пойду ставить заряды тогда! — крикнул я Констанции одновременно с залпом высунувшихся наших солдат и бросился в ту башню.

Блин, моя мечта на этот день — вдохнуть свежего воздуха. Без всяких примесей, запаха пота и крови, разъедающего глаза пороха и этого непонятного смога. Казалось, что я не чувствовал чистый воздух уже много дней, хотя воюем мы несколько часов. А ещё насладиться абсолютной тишиной, в которой не будет этого грохота. А то такое ощущение, что я оказался на дне индустриального мира.

В башне было очень душно, да и пахло кровью и кишками. Это очень специфический запах, который некоторые по незнанию сравнивают с запахом в мясном магазине. Нет, этот запах иной, только патологоанатомы и работники морга поймут, о чём я. Очень странный и густой запах, от которого ты не скроешься.

Всё это помещение было залито кровью и завалено тряпками. Повсюду стояли столы, кровь в которые давно впиталась, сделав их бордовыми.

Сейчас сюда солдаты заносили небольшие бочонки, размещая их у одной из стен.

Здесь же я увидел наших лечилок. Женщины-санитарки наспех помогали раненым покинуть башню, придерживая их или таща на себе. Некоторые до сих пор на скорую руку перевязывали несчастных, готовя их к эвакуации. Были здесь и целительницы, несколько штук, которых мы наскребли со всей Фракции Ночи.

Конкретно целительницы были довольно редким явлением, зачастую оседая в какой-нибудь лечебнице, где исцеляли богатеев, или в храмах своей богини. И куда меньше вели свободный образ жизни как Рубека. Вообще, только её, кто тупо путешествует и лечит за деньги, я и знал.

Кстати говоря, она сейчас отчаянно кого-то исцеляла. Какого-то мужика, у которого из живота хлестала кровь. Неведомым образом ему видимо пробили броню, и сейчас Рубека боролась за его жизнь.

— Рубека, надо убегать! — я по привычке говорил громко, хотя здесь было куда тише, чем на улице. Только хлопки откуда-то извне и треск, словно кто-то стучит палочками по камню.

Около меня прошли ведьмы с магией лечения, в одной из которых я узнал пленённую подругу героя. Они помогали последним раненым покидать это место.

— Рубека!

Я похлопал её по плечу, и она мотнула головой на человека. При этом её взлохмаченные волосы забавно дёрнулись.

— Немного осталось?

Рубека закивала головой.

Вообще это было не дело, с каждой секундой мы теряли шансы на успех, но силой выпнуть…

Не успел я додумать, как она хлопнула окровавленными ладошками, показывая, что закончила. Последние санитарки подхватили мужчину и волоком вытащили его из башни. А Рубека бросилась собирать что-то в сумку, какие-то склянки, тряпки, инструменты и прочую утварь.

Выглядела Рубека при этом так себе. Синяки под глазами, бледная кожа, впалые глаза. Это сражение далось нелегко и ей самой, и казалось, что рыжая немножко не в себе от усталости. Пока она собирала свои вещи, я быстро-быстро ставил свечки на бочки, чтоб они буквально через пару минут дошли до пороха и дали нам бум.

— Готова? — спросил я, когда всё было расставлено и подготовлено.

Она неуверенно оглянулась, но времени думать об этом не было; я схватил её за руку и вытащил на улицу, где нас практически сразу оглушило залпами ружей. Мир вновь включил полную громкость и теперь хуярил как пуганный по барабанным перепонкам.

И едва мы вышли, как я дёрнул Рубеку ближе к стене башни.

Адский дождь накрыл территорию крепости, и на моих глазах стрелы убили тех самых двух женщин, которые до этого вытащили исцелённого Рубекой мужчину. Он застал их, когда обе тащили раненого через переходы над воротами на территории крепости, буквально скосив обеих. Мужчину стрелы тоже достали, сведя все усилия нашей целительницы на нет.

Рубека же смотрела на это, поджав губы и едва не плача.

Да уж, жизнь — странная и жестокая штука.

А стрелы раз за разом обрушивались на нас, в ответ получая дружный ответный огонь.

— Констанция! Констанция, бл**ь, ты слышишь?! Констанция!

Мне удалось дозваться её не сразу.

— Что?!

— Что происходит?!

— Ворота сломали! Они сейчас под сторожевой башней, пытаются прорваться через решётку!

Так вот чего они так активизировались… эти хуястрелы стараются поддержать огнём нападающих. Однако вряд ли им так просто удастся взять нас.

Между залпами я быстро подошёл к краю и глянул вниз: там вовсю суетились наши, орудуя пиками и расстреливая через решётку тех, кто пытался её поднять. Наших там было не так уж и много, так как все остальные готовили баррикады, обрушивали лестницы на стену и заделывали наши проходы внутрь. Плюс готовили к поджогу дома, что стояли в этой секции крепости. Да и чего толпиться там, мешать друг другу?

— Констанция! Я на низ!

— Поняла! Что с башней?!

— С минуты на минуту! Где Эви?!

— Тут! — её тихий писк из-за спины Констанции удивительным образом слышался сквозь весь этот шум лучше, чем наши голоса. Полюбас магия.

— Заводи мертвяков сюда! После этого пусть обороняют пролом, ты поняла?!

— Да!

Плюс всех мёртвых был в том, что они не знали усталости. Так что на них можно было оставить защиту таких сложных точек как тот пролом. Рухнувшая башня просто закроет его. Стену, естественно, не заменит, но пробраться через него будет куда сложнее.

Наши продолжали отстреливаться, снизу продолжали бороться с супостатами, а мёртвые дружной кучей очень быстро залезали на эту сторону. За ними по пятам следовали солдаты, которые даже не понимали, куда они лезут.

И в этот момент я допустил страшнейшую ошибку.

Пороховые заряды рванули внутри башни, выбив кладку с одной из сторон. И наши минотавры и орки, что имели достаточно силы, потянули её на себя, обрушая конструкцию на нужную сторону ровно на головы тех мертвецов, что не успели уйти из пролома, и солдат, что успели туда забраться.

Грохот взрыва был ужасающим. Добавил шума в эту симфонию и треск камня.

И этот самый грохот заставил выпрыгнуть из укрытия перепуганную Рубеку.

Ровно под вражеский залп.

Не успел я опомниться, как она обернулась ко мне. Раскрыла рот, словно желая что-то сказать, дёрнулась обратно в укрытие… И в следующее мгновение её пробил дождь из стрел.

Одна, другая, третья… Стрелы входили в неё, едва ли не насквозь пробивая хрупкое тело. От каждого такого попадания Рубека дёргалась, словно получая туда удар молотком, и отшагивала назад. Выглядело это как жуткий предсмертный танец. Я бросился к ней, чтоб закрыть собой, чтоб дёрнуть обратно в укрытие, но не успел.

Я бы ничего не изменил уже, скорее всего, при таких ранах, но даже так…

Рубека отшагнула назад на край стены, вся истыканная стрелами, оступилась и полетела вниз. Я было протянул руку, но… схватился лишь за её цепочку, которая натянулась и тут же лопнула, оставшись в моих руках.

Время замедлилось, словно кто-то замедлил кадры в фильме. Я мог рассмотреть её с чудовищной чёткостью: её рыжие волосы, которые только начали развеваться на ветру, конопушки, приоткрытый рот, и… глаза. Прежде чем Рубека начала удаляться, мы успели встретиться взглядом. Без страха и волнения, ласковый добрый взгляд безмолвной девушки, которая всю жизнь только спала и дарила жизни, словно говорящий: всё хорошо, всё в порядке.

Или я хотел себя так успокоить…

Она улетела вниз на мостовую. Встретила смерть на улицах погибающей крепости, которая увидела не одну смерть своих создателей.

Я мог лишь наблюдать, как ещё один человек сошёл с дистанции из-за моих идей. Ещё один из сотен тысяч расплатился за моё желание сделать мир лучше. Оставался только извечный вопрос — стоило ли всё, чего я хотел, этого? Смерть во имя свободы или жизни в рабстве?

Ебанутые вопросы ебанутого человека.

— Твою мать!!! ТВОЮ ЖЕ МАТЬ!!! — заорал я, всё так же стоя на краю с протянутой рукой, в которой осталась только цепочка. — С*КА!!!

Нет, я не плакал и не убивался, скорее испытывал боль от потери, грусть и ненависть на себя из-за неудачи, что не смог удержать её, прикрыть, сохранить жизнь.

— Что такое?! — крикнула через шум Констанция, видимо услышав меня.

— Рубека! Она… она сорвалась!

— Рубека?! Да мать твою за волосы, ты что, не смог удержать её рядом с собой, кретин?!

Как видно — не мог.

Но… Рубека… Я не считаю это лицемерием — грустить над одним человеком, когда рядом гибнут десятки других. Их я не знаю, но вот её знал очень долго, большую часть жизни в этом мире. Ту, что мы похитили и которая стала частью нашей большой странной семьи, рыжая, добрая и с очень странными вкусами девчонка.

Я вздохнул и медленно встал. Надо было подобрать рыжую подругу, чтоб похоронить как положено той, которой я тоже сломал жизнь.

— Я вниз!

— Да!

Здесь уже вовсю готовились к обороне, выстраивая баррикады.

Я подошёл к телу рыжей бестии, что теперь была мертва. Под её головой растеклась лужа крови. Глаза были открыты, смотря куда-то спокойным невидящим взором, практически умиротворённым.

— Прости, Рубека… — пробормотал я, подняв её тело и чувствуя, как под руками ходят кости. Её затылок под кожей превратился в кашу. Кровь стекала по локтям и капала на землю. Я отнёс её к воротам, что вели дальше в город, где отдал одному из людей обеспечения. — В ратушу, понял?

— Да, — кивнул он и быстро унёс тело.

Ему было чем заняться, но я решил злоупотребить властью, чтоб потом отдать дань памяти той, кто спасал меня неоднократно от смерти. Рубека заслужила это.

А меня ещё ждал звёздный час.

Надо было абстрагироваться от неприятного чувства скорби и душевной боли от того, что я не увижу её туповатое и заурядное лицо, которое вселяло обычные приятные чувства своим бестолковым, но добрым видом.

К этому моменту мёртвые солдаты уже заняли позиции на рухнувшей башне, перекрывшей проход, держа оборону и не давая взять точку врагу. Попутно этих же врагов расстреливали, забрасывали камнями и даже поджигали, что делали мы и с теми, кто смог пробить ворота и добраться до решётки.

Вылив на них сверху кипящее масло и дождавшись, когда туда заберутся ещё люди, мы просто подожгли его, устроив там филиал ада. Вражеские солдаты кричали, бились, бросались прочь из ловушки, некоторые из которых были объяты пламенем. А мы всё стреляли и стреляли.

Я читал, что для взятия крепости необходимо в три раза больше атакующих солдат, чем обороняющихся. Учитывая технологический прогресс, это надо умножить ещё на два. Плюс труднодоступность, когда они могут штурмовать только с одной стороны, где сконцентрированы все наши силы — ещё на два.

Итого получается как раз в районе сорока тысяч противников.

Сорок тысяч солдат. Человек. Этой мясорубке не видно ни конца ни края.

Ночь медленно опускалась на это место. Мы продолжали сражаться, но уже не так отчаянно, скорее просто чтоб сражение не останавливалось. Еду носили прямо на стены, чтоб защитники могли перекусить не отходя от кассы. Позже Констанция поделила всех солдат на две части — пока одна бодрствует, другая спит, и потом они меняются.

Судя по всему, нападающие делали точно так же: их стало заметно меньше и часть отошла очень далеко в лес, чтоб их не достали наши пушки. Другие продолжали штурмовать нас, гибнуть и убивать.

Потому поле боя пусть и выглядело уже поменьше, но точно не тише. Выстрелы гремели, лязг мечей и брони был доносились отовсюду, крики умирающих и раненых, кричалки для поднятия духа, команды — всё осталось. Но выглядело это как декорации, как бурная деятельность, которая была призвана спрятать реальность — крепость осталась неприступной.

Сейчас, с наступлением темноты, я стоял в подвалах ратуши, где лежало несколько тел. Большинство тел лежали прямо на улице на местах, где их убили, если другие не успели их унести. Но тех, кого унесли, лежали или на улице под падающим снегом, или здесь.

Я склонился над рыжей шевелюрой, которая сразу бросалась своей яркостью в этом тёмном, пропитанном тоской месте. Но здесь было и очень спокойно, что действовало подобно бальзаму на душу. Никакой стрельбы, никаких смертей, лишь те, кто обрёл покой, пусть и не по своей воле.

Я вернул цепочку Рубеке на шею. Сколько помню, она всегда носила её при себе — или на шее, или как браслет, на запястье руки. Видимо подарок семьи, из который мы похитили рыжую. Она ни разу не виделась с ними с того момента, а они так и не узнают, куда пропала их дочь и что с ней случилось.

— Сочувствую, — сказал строгий и спокойный голос за моей спиной, по которому я мог опознать Констанцию.

— Да, спасибо… хотя я не могу сказать, что сильно грущу.

— Тебе плевать?

— Скорее… просто грустно, — пожал я плечами. — Она была со мной с самого начала, постоянно спасала, и вот так окончила свою жизнь. Мне просто грустно и немного больно на душе.

— Но не так, как если бы погиб кто-то более близкий.

— Верно.

Констанция довольно точно описала мои чувства: мне очень жаль Рубеку, но я знаю, что может быть и ещё больнее от утраты, чем сейчас. Просто знать человека, присматривать за ним, жить с ним и так далее, а потом раз, и он гибнет на твоих глазах… Жизнь — жестокая и беспощадная штука, не знающая жалости. Хуже неё могу быть только я, из-за кого и гибнут эти люди.

— Как там дела на стене? — сменил я тему.

— Такой бурной деятельности я ещё не видела. Они особо не атакуют, хотя и не сидят на месте.

— Вынуждают нас действовать в ответ.

— Верно. И это утомляет, — поморщилась она. — Я оставила управление пока на старшего офицера. Если что, нас вызовут. Идём, надо поесть, пока существует такая возможность.

— Не пугай меня своей заботой, Констанция. В последний раз, когда ты была ко мне добра, ты хотела меня изнасиловать.

— Ты до сих пор помнишь тот цветок? — поморщилась Констанция, когда мы начали подниматься наверх.

— А потом ещё и совратила.

— Совратила, — фыркнула она. — Скажешь мне тоже…

— Я был девственником до тебя.

Вот тут она обернулась и внимательно посмотрела на меня, продолжая идти дальше.

— Шутишь? — а потом добавила. — Не шутишь…

— Естественно не шучу. Ты прямо моя первая женщина, гордись собой, — подмигнул я ей. — Была первой у меня.

— Было бы чем гордиться, — поморщилась она.

Сверху царил относительный порядок. Везде суетились люди: таскали продукты, готовили кушать для солдат. Главный зал ратуши превратился в большую кухню, где трудился десяток-другой человек. Здесь же за столом разместились люди (ну почти люди) более-менее высокого ранга, которые с какими-то угрюмыми, недовольными лицами ужинали.

— Ладно, иди тогда хавать, я пока с поместьем свяжусь.

— С той беременной? — недовольно поинтересовалась Констанция.

— Остынь, ты когда-то тоже была беременной. И смотри, какое чудо родилось, — улыбнулся я.

— Жалко только, что мозгами в тебя, — вздохнула она и направилась к обеденному столу.

Ага-ага, мозгами в меня. Вот это уже довольно спорный вопрос, так как я не раз замечал, что наша Фемия тупит под стать своей матери.

Я поднялся на второй этаж, где располагалась комната Эви и Констанции и где, соответственно, стояло зеркало. Их покои находились с обратной стороны от места штурма, так что можно было не волноваться, что сюда закинут что-нибудь катапультой и разнесут наше средство связи.

После нескольких стуков из зеркала ко мне выглянула милашка Кстарн.

— Привет, Кстарн, я к… — начал было я, но едва произнёс несколько слов, как сразу нахмурился, понимая, что что-то неладно. — Что случилось?

Кстарн, которая обычно была спокойной, сейчас пыталась натянуть улыбку, чтоб спрятать своё напряжение. Она была из тех, кто обычно много волнуется и всего боится, но сейчас на её лице был не страх, а именно напряжение, словно что-то сейчас тревожило абсолютно всех. А это как бы говорило, что на домашнем фронте ну пиз**ц как всё несладко.

— Я… позову госпожу Клирию, — быстро сказала она и скрылась из виду, оставив меня с неприятным чувством предвкушения какого-нибудь говна, которое свалилось на голову.

Через несколько минут сладких и неприятных до боли в жопе ожиданий из зеркала на меня смотрела круглая Клирия, которая практически сразу перешла к делу. Никаких улыбок и ласковых слов, она тут же официальным спокойным, но полным её чёрной ауры голосом принялась отчитываться.

— Мой господин, у нас проблемы.

Бл**ь, естественно, что проблемы, раз ты тут!

— Да я уже это понял по натянутой улыбке Кстарн и тому, что она сразу притащила тебя. Так что случилось, кто сдох, кого убили, что просрали?

— Не убили. Пропали, мой господин. Ваша дочь Фемия и её будущий муж Фиалка.