Глава 319. Снежные деньки •
На краю кладбища, где лежал холодный, заснеженный ковер, юная девушка, хрупкая словно тростинка, одиноко ждала у ворот. Ей было не больше двенадцати, но в темно-коричневом шерстяном пальто, черной юбке, теплых сапожках и пушистых варежках она казалась совсем маленькой. Снегопад, начавшийся ближе к вечеру, уже укутал серую вязаную шапочку девушки, а вокруг царила лишь слабая полутьма зимних сумерек.
Маленькая девочка нетерпеливо поглядывала на склон, возвышающийся напротив кладбища. Едва завидев вдалеке фигуру смотрителя, она расцвела улыбкой и энергично замахала рукой.
— Опять... — пробормотал пожилой смотритель, уловив взгляд девочки. В его голосе читались смешанные чувства: нетерпение и затаенная озабоченность. Тем не менее, он ускорил шаг, чтобы поскорее приблизиться к ней.
— Энни, — нахмурился старик, пристально вглядываясь в девочку, — опять одна? Я же не раз тебе говорил, что кладбище — не место для одиночных прогулок, особенно в сумерки.
— Я уже сказала маме, — бодро парировала Энни. — Она разрешила, если я вернусь до комендантского часа.
Пожилой смотритель молчаливо взирал на юную особу, чье безмятежное лицо озаряла улыбка.
Большинство жителей Фроста обходили стороной как его погоста, так и мрачное кладбище. Но, как водится, всегда найдутся исключения. И этой маленькой девочке ни он, ни кладбище не внушали никакого страха.
— Мистер смотритель, а папа уже приходил? — с надеждой в голосе спросила Энни, устремив взгляд на сутулого старика в темном одеянии. Его мутные глаза, обычно внушавшие страх другим, не пугали ее.
— Нет, — отозвался смотритель, его хриплый голос звучал холодно и безжалостно, словно ветер, гуляющий по кладбищу. — Сегодня его не было.
Энни не выказала ни тени разочарования. Она лишь улыбнулась, как обычно, и произнесла:
— Тогда я приду завтра и спрошу снова.
— Его не будет и завтра, — отозвался смотритель, его голос звучал все так же холодно и неприветливо.
Энни не сводила с него пристального взгляда.
— Но ведь он же придет в конце концов, правда?
На этот раз неизменно холодный и неприступный старик дрогнул. Лишь когда снежинки, танцуя в морозном воздухе, коснулись его бровей, его мутные глаза едва заметно дрогнули.
— Да, умершие рано или поздно соберутся на кладбище и обретут вечный покой. Но не обязательно на этом, и не обязательно в этом мире.
— О, — беззаботно отозвалась Энни, не придавая словам смотрителя особого значения. Она повернулась и, бросив взгляд на запертые ворота, с любопытством спросила: — Можно мне зайти и посмотреть? Я бы хотела погреться у камина в вашем домике...
— Не сегодня, — покачал головой старик, его голос звучал хрипло и устало. — Кладбище № 3 сегодня закрыто для посещения. Внутри дежурят церковные служители, и вход на его территорию запрещен. Тебе лучше отправиться домой, дитя.
— Хорошо, — с легким вздохом произнесла Энни, не скрывая разочарования. Она запустила руку в свою маленькую сумочку и, вынув сверток, завернутый в грубую бумагу, протянула его старику. — Это вам, угощайтесь. Это печенье, испеченное моей мамой. Она велела мне не досаждать людям.
Старик, пристально вглядевшись в протянутый ему сверток, а затем переведя взгляд на снежинки, осыпавшие хрупкую фигурку девочки, невольно протянул руку. Взяв печенье, он бережно смахнул с вязаной шапочки Энни снежинки.
— Ступай, дитя, — промолвил он. — Тебе пора домой, пока совсем не стемнело.
— Спасибо, дедушка, — ответила Энни, одарив старика тёплой улыбкой.
Кивнув в ответ и поправив шарф на шее, она, не проронив ни слова, двинулась по тропинке, ведущей к жилым кварталам города.
Но, не сделав и нескольких шагов, Энни услышала за спиной знакомый хриплый голос:
— Энни!
Девочка обернулась.
— Да?
— Энни, — произнес смотритель, его голос звучал непривычно тихо и серьезно, — тебе уже двенадцать лет. Скажи, ты все еще веришь в те сказки, что я тебе рассказывал, когда тебе было шесть?
Остановившись, девочка с недоумением взглянула на смотрителя.
Несмотря на то, насколько разными были жизни людей, их последним пристанищем неизменно становилась обитель Бартока.
Это утверждение, зафиксированное в церковных писаниях, тем не менее, по-разному интерпретировалось как взрослыми, так и детьми.
Двенадцатилетняя Энни, охваченная недоумением, долго стояла перед кладбищенским сторожем, облаченным в черную одежду. Он возвышался, словно холодная, жесткая железная статуя, у высоких запертых ворот. Между ними кружились крошечные снежинки, а сумерки окутывала зимняя прохлада.
Внезапно озорная улыбка озарила лицо Энни, и она, помахав старику рукой, воскликнула:
С этими словами девушка, словно ласточка, грациозно побежала по все более заснеженной тропинке. У подножия склона она, не удержав равновесие, поскользнулась, но быстро поднялась, стряхнула с одежды снег, и, не теряя ни секунды, продолжила свой путь.
— ...Пожилым людям... — пробормотал старый смотритель, глядя вслед удаляющейся фигурке девочки. — Кажется, этот ребенок становится все более озорным.
— Разрушать детские иллюзии — еще хуже, – внезапно раздался молодой, слегка хрипловатый женский голос, прервав ворчание старого смотрителя. — Вам не стоило говорить это сейчас. Двенадцатилетнему ребенку нужно время, чтобы все понять. А нам, жестокосердным взрослым, иногда стоит воздержаться от открытия горькой истины.
Старый смотритель обернулся и увидел у входа на кладбище одетую в черное и перебинтованную «привратницу» Агату. К его удивлению, запертые ранее ворота кладбища были открыты.
— Пусть она и дальше тешит себя надеждой, что ее отца похоронят здесь, а потом будет приходить сюда одна в такую стужу? — покачал головой смотритель.
— Что в этом плохого? По крайней мере, когда вы с ней говорите, в вас будто огонек загорается.
— ...Это не то, что должна говорить привратница, — пробормотал он.
Агата, не проронив ни слова, покачала головой и, отвернувшись, направилась к внутренней дорожке кладбища.
Старый смотритель, заперев за нею ворота, последовал следом. Прежде чем отправиться в свою скромный дом, чтобы сложить принесенные покупки, он сменил дневного сторожа. Затем, пройдя в морг кладбища, он обнаружил, что «привратница» уже опередила его.
В сравнении с прошлым, морг предстал непривычно пустым. Большинство каменных платформ, обычно заставленных телами, зияли пустотой. Лишь по краям, на редких платформах, покоились несколько простых гробов.
Вокруг этих гробов, словно часовые, застыли не менее двух стражников. А по всему открытому пространству между платформами, словно зловещие копья, были разбросаны черные посохи. Эти посохи, являвшиеся неотъемлемым атрибутом стражников Церкви Смерти, втыкались в землю неподалеку от гробов, а на их верхушки водружались священные фонари. Их мерцающий свет создавал вокруг гробов некое подобие «священной зоны», призванной сдерживать силы, исходящие от покоившихся здесь высших существ.
С наступлением сумерек небо, затянутое снежной пеленой, стало еще более мрачным, чем обычно в этот час. На кладбище, постепенно погружающемся в сумрак, фонари, мерцающие на верхушках черных посохов, горели безмолвным, фосфоресцирующим светом, создавая атмосферу умиротворения, пронизанную ноткой жутковатого предчувствия.
— Мы основательно подготовились, но, похоже, наш «гость» не намерен в ближайшее время нас посетить, — небрежно бросила Агата, когда в поле зрения появился пожилой смотритель. — Вы уверены, что он действительно раскрыл информацию о возвращении?
— Вам стоит доверять гипнотическим способностям профессиональных психиатров, — пожал плечами старый смотритель.
Выдержав паузу, он добавил:
— Я почти ничего не помню из того, что произошло в тот день, да и жужжащий звук постепенно угасает в моей памяти. Но после нескольких сеансов гипноза мне удалось вспомнить некоторые фрагменты... Самый яркий из них — намерение «посетителя» вернуться.
Агата, помолчав несколько секунд, тихо произнесла:
— Нельзя исключать и другую возможность. Высшее существо, подобное этому, может воспринимать время иначе, чем люди. Его ответный визит может состояться завтра, через несколько лет или даже после вашей смерти, и оно свяжется с вами способом, выходящим за рамки жизни и смерти.
— ...Неужели нельзя взглянуть на ситуацию с оптимизмом?
— Таково решение по итогам совещания церковной группы, — сухо ответила Агата.
Старик неодобрительно фыркнул, его взгляд скользнул по одетым в черное стражникам, стоящим на кладбище, и по тихо мерцающим фонарям.
— ...Мне лишь хочется надеяться, что эти меры не разозлят «гостя» и не будут восприняты им как оскорбление или «ловушка». Ведь мы слишком мало знаем об этом существе.
— Все эти меры предпринимаются исключительно для нашей же безопасности, — возразила Агата. — В конце концов, хотя вы утверждаете, что потеря контроля над собой в ваших видениях была вызвана чрезмерным вдыханием благовоний, никто из нас не обладает полной информацией о том, склонен ли «посетитель» сознательно испускать духовное загрязнение. Чтобы противостоять высшему сверхъестественному существу, мы должны, как минимум, быть уверены в собственном здравом рассудке.
Старый смотритель, невозмутимо выслушав слова Агаты, без энтузиазма сменил тему:
— К каким выводам вы пришли, проверив ранее отобранные образцы?
— Вы имеете в виду тех культистов или их «тела», превратившиеся в осадок? — уточнила Агата.
— И то, и другое.
— Что касается культистов, то тут всё ясно. Они были приспешниками Культа Уничтожения, сверхъестественными существами, симбиотически связанными с демонами. Они обладали огромной силой, и обычные церковные стражники не имели шансов противостоять им. К счастью для нас, еретикам, похоже, не повезло. Что же касается «осадка»…
Агата замолчала, ее лицо омрачало странное выражение.
— Их «эволюция», как ни странно, не прекратилась до сих пор. Когда я покидала собор, эти существа продолжали проявлять новые формы и свойства. В последний период они даже ненадолго обрели состояние, похожее на металл и камень, будто... будто это воплощение того, о чем часто упоминает Культ Уничтожения в своих еретических учениях.
Пожилой смотритель, нахмурившись, медленно проговорил:
— Вы говорите о... первозданной сущности?
— Да, — ответила Агата, не скрывая отвращения и сарказма. — Истинная эссенция, чистейший и священный материал, «Капля Истины», дарованная Владыкой Глубин смертному миру. Так воспевают ее еретики. Красивые слова, но слышать их из уст этих фанатиков просто отвратительно.