Глава 379

Мир, где мне не рады

— Баба Яга? — у меня вообще всё плыло перед глазами, так что сиди даже она за столом у окна, я бы не увидел её. А услышать и понять, что не один в комнате — так тем более.

— Внучок, живёшь, как погляжу, народец местный прорежаешь, — её голос был весёлым, словно она действительно своего внука принимала в гости. — Но не бережёшь здоровье своё. Вон как отощал, бедненький. Совсем поди не ешь.

— Да… укоротили меня несколько, — пробормотал я.

— Герой небось окаянный?

— Ага, он самый.

— Вот негодник-то, — вышла бабушка из-за печки, всплеснув руками. — Вообще приличие потеряли, руки свои корявые на тебя поднимать смеют. Но ты-то отомстил ему? Убил негодяя светлорожего?

Она ни капельки не изменилась, как я мог судить. Стала может более сухой и скрюченной, но не больше. Словно эти двадцать лет её и не тронули совсем. Однако чувствовалась от неё… старость и древность. Такое странное ощущение, что доживает она свои последние дни. Не дни, конечно, но ещё двадцать лет вряд ли сможет прожить.

— Нет, я нанёс превентивный удар. Убил ещё до этого всю его команду и оставил мучиться от чувства потери.

— Да быть не может, — радостно воскликнула Баба Яга. — Всех убил?

— Ага.

— Ну ты пострел! — рассмеялась она. — Молодец, хвалю, внучок! А то где это видано, чтоб героишка, и на самого антигероя руку поднимал! Ух!!!

Она погрозила кулаком куда-то в воздух.

— Ну да. Так что убивать я его не стал, пусть живёт, хотя и покалечил. А укоротил меня другой герой. Который видимо и принёс меня сюда. У него чот с головой беда.

— А, так ты про дебилушку того, — махнула она рукой. — Ебанько же он немного, не герой и не злодей.

— Ты его знаешь? — спросил я.

— Ну, а как такого детину-дубину не знать. Глядишь и герой, но на тот свет всех отправляет. Хороший мальчик, хоть и глупый. Не ту сторону выбрал.

— Смотрю, общий язык ты с ним нашла.

— А то! Пришёл, знаешь ли, говорит, освободить от мучений меня хочет. Так я его и отправила на отряд героев-девок. Им мужик нужен, детей рожать, хозяйство вести, а они зло ищут. А он, герой-дурачок, так и избавил девок от этих героических страданий. Мне мясца на несколько месяцев хватило. Хорошего, нежного. Жаль, внучок, не здесь ты был тогда, отведал бы у старушки пирогов с девчатиной.

— И с тех пор дружите?

— Заглядывает он ко мне. Совсем потерялся в себе.

— Потерялся в себе? — не понял я.

Баба Яга постучала себя по макушке костяшками кулака.

— Ума лишился. Внутри может и есть он сам, настоящий, человек ещё, не дурачок. Но так глубоко, что уже и не видно его.

Понятно…

Нет, не понятно. Совсем непонятно. То ли я тупой, то ли просто пока не всё знаю, раз такие сложные вещи мне пока не давались.

— А ты внучок пока спи. Ещё будет времени поговорить у нас, так что можешь пока отдохнуть. А то поди устал от всего этого. Выпей отвара, да забудься. А то без ног и без рук далеко ты не уйдёшь.

Отвар был просто конченным дерьмом на вкус, однако я всё же выпил его. Сейчас без рук и без ног не в моих интересах было выёбываться. Даже если что-то и не так, я всё равно ничего не смогу сделать, так что…

В этот день я больше не просыпался. Проснулся на следующий, когда Баба Яга меня будила, чтоб покормить.

— Достала из закромов, раз дело уж такое, вернулся мой любимейший внучок, — протянула она мне суп с кусками мяса. — Давай, кушай милый. А я потом твоими ручками да ножками займусь. Как вижу, не осталося от них ни рожек, ни ножек.

Я не стал сильно привередничать насчёт супа, хотя терзали меня смутные сомнения по этому поводу. К тому, что бабушка-то наша каннибализмом промышляет. И чёрт знает, чьё это мясо вообще. Однако отказать ей — явно оскорбить, да и жрать особо-то и нечего. Поэтому ничего другого не остаётся, как съесть.

Возвращаясь в старые времена, когда Клирия точно так же меня с ложки кормила, я невольно улыбнулся. Не знаю почему, если честно. Просто улыбнулся, так как те времена вспоминались такими давними, словно было сто лет назад. Про свой мир, когда я в последний раз был там (имею в виду ещё в своей стране, а не гетто-бойня). Эх… были же времена.

После обеда (или ужина (или завтрака)) бабушка вновь напоила меня отваром, и я отключился.

Проснулся, когда было утро. В тот момент Баба Яга уже хлопотала надо мной — мыла, убирала, жопу вытирала и так далее. А после вновь исцеляла.

Исцеление, как оказалось… было не самым приятным. Мои обрубки дико чесались, но ещё хуже стало, когда оттуда начали расти конечности. Это было… бл**ь, это было странно. Я был словно Ник Вуйчич, только вместо ступни у меня росли маленькие ножки и ручки. Это выглядело настолько ущербно, что мне хотелось удавиться.

Но едва ли я мог сделать даже это.

Поэтому мне ничего не оставалось, как наблюдать за ростом моих конечностей, которые из маленьких и пухленьких, никак не сочетающихся с моим настоящим телом, обретали нормальные реальные размеры. Выглядело несколько отвратно и сюрреалистично со стороны.

И каждый день этот кошмар продолжался.

Единственное, что меня радовало, так это отсутствие стеснения к Бабе Яге. Вообще плевать, так как она явно уже была не того возраста, которого я бы стал стесняться.

— Слушай, а как тебе Эвелина? Ну, та девушка, которую к тебе привёз какой-то мужик.

— Мёртвая девушка? — уточнила Баба Яга, исцеляя мою конечность. — Хорошая девушка. Не одарённая, но ты знаешь толк в девках. Хорошая деваха была бы, будь живой.

— Получается, ты её научила всему, что она умеет?

— Да, как узнала, что твоя девка, так решила помочь.

— А почему ты отказалась поучаствовать в той войне? Ведь как Эви попала к тебе, так сразу герои попёрли за тобой. Разве не было повода возненавидеть их?

— А чего ненавидеть недалёких, внучок? — пожала она плечами. — Глупые люди пошли. Да и не дело старушке, как я, в деяниях сие участвовать. Молодых то удел. Теперь покой да тишина мне нужны.

— Но ты бы могла…

— Помочь ей? И чем же старушка с избушкой поможет девице бледнолицей? Прошло моё время, внучок, прошли те дни, когда меня мужички портили, и я была бабёнкой хоть куда, что могла поучаствовать в этом. Спасибо ей, что скрасила старухе жизнь. Как дочь была мне. Да и её подружка, озабоченная дурнушка тоже повеселила, хоть и не люблю я таких.

— А… у тебя были дети, Баба Яга? — спросил я, понимая, что вступаю на довольно зыбкую почву.

— Детишки? Были, конечно, — вздохнула она. — Но давно были, внучок, очень давно. Тогда и косточки мои были куда крепче, и силушки куда больше.

— А где они?

— Выросли. И умерли. Колесо крутанулось и пошло дальше, антигерой. Я старая уже женщина. Я многое повидала, многое знавала и многое схоронила. Потому пережила я всех. Их правнуки живы где-то там, но неведомо мне, где и кто они. Одна осталась, сказать уж теперь-то можно.

— Слушай, а помнишь ты говорила про равновесие? Каким оно было?

— Каким было? Да неспокойным, как и всегда. Были злые, были добрые. Но всегда сохраняли свою сторону. А сейчас и зло не зло, и добро не то. Того глядишь и не отличишь одно от другого. Наверное, прошло время, когда нас можно было так делить.

— Жалеешь об этом?

— О старом не жалеют, — вздохнула Баба Яга. — Жила я при времени том и счастлива была, но глядишь, и прошло оно, время то. Теперь времена новые, необузданные. Возможно, и к лучшему оно. Ведь не стоит всё на месте-то одном, внучок. Живёт, движется, растёт. Хочется верить, что ко всему хорошему придёт.

— А как ты считаешь, может ли добро стать одним целым? — спросил я осторожно.

— Одним целым? Кто знает, кто знает… Но мне бы век свой дожить в спокойствии, без таких потрясений, внучок, — усмехнулась она. — Хватит с меня этих противостояний. Ведь на словах они только. Добро и зло, но мужики и девки ко мне бегали за зельями, позабыв, что бабка я скверная, и скушать могу. Это лишь значит… что значит, знаешь?

— Добро и зло в нашей голове только?

— Верно, — улыбнулась она, показав мне свои кривые зубы. — В наших головах. Оно выгодно только тем, кто власть имеет над этим всем, а люду-то и плевать на это.

— Но ты говоришь, что жила збогойно при добре и зле.

— Жила, — не стала отрицать она. — И не трогали меня. Но ничего и не изменится, объединись они, верно?

Верно или неверно, я сказать не могу, но мысль, что добро и зло только в наших головах, была верной. Это всё взгляд, по сути, откуда смотришь, так и выглядит.

Шли дни, мои ноги и руки постепенно вырастали и крепчали, становясь всё более пропорциональнее телу. Единственной неприятной вещью было то, что они чесались. Чудовищно чесались, словно по коже, да и под кожей пробегало множество муравьёв, прорывая всё новые и новые ходы. Не менее неприятно было то, что мышцы и связки от такого роста дико болели. Тянулись, едва ли не рвались и болели как в детстве, когда ты набегаешься и потом охуеваешь от боли ногах.

А бабка всё приговаривала:

— Терпи, сынок, антигероем будешь.

— Я уже антигерой.

— Значит будешь ещё более сильным антигероем, правду молвлю.

— Да куда уж сильнее. Я после недели пыток кроме Клирии никого не боюсь.

— Клирия? Что за деваха такая? Суженная небось, — покосилась на меня Баба Яга с хитрой улыбкой, типа ага, кто-то девку продырявил.

— Случайно залетела, — признался я.

— Бывает. А как деваха выглядит? Знатной бабой должна быть: сиськи побольше, таз шире, чтоб рожать было хорошо, и дитятки богатырями выросли. И помни: больше жирка, здоровее будут детки, да и девка тоже.

— Худая как стебель.

— У-у-у-у-у… облезлую козу ты выбрал. Глядишь и подоить-то нечего. Так зачем тебе такая ветка, сынок? Там гляди, и ухватиться-то не за что.

— Говорю же, по случайке вышло, — стыдливо пробормотал я.

— Глупый ты. Не говорили, что нельзя членом во всё подряд тыкать? — вздохнула бабушка. — Ещё самому учиться и учиться…

— Я пьяный был.

— Вот она, молодёжь, по пьяни. Выросли, называется. А как выглядит хотя бы деваха? Личиком красным как вышла? Хорошенькая? Здоровенькая? За щёки румяные подёргать можно? Носик большой? Умная-разумная? Послушная? Хозяйственная?

Мне было что рассказать о Клирии. Много чего. Говном не поливал, но и не сильно утаивал о ней что-либо. Естественно, кто она на самом деле, я не сказал, но вот характер…

— Так чего нос воротишь? Иль не нравится? Сам же говоришь, послушная. Скажешь лечь — ляжет, скажешь встать — встанет. Хозяйственная, не может — научится, слова «не хочу» не знает. И мужика чтит, и сама знает, что правильно, дурную голову направит, если что. Ну строгая, зато хозяйство вести будет. Уже дитятку носит под сердцем твою. А аура — это дело приходящее. Сегодня есть, завтра свыкнешься, притрёшься, и уже как родная будет. Иль я по-твоему по любви шоле? Ха, просто мужик хорошим был, хозяйственным. А как слёг на покой, так перед другим легла. Любовь, как дурь в голове от поганок — а по расчёту уже знаешь, чего ждать.

— Не знаю. Я уже не знаю, что нравится, а что нет, если честно, — признался я.

— Ну, а мёртвая деваха? Да, худосочная, как камыш в болоте, но энергии — ух! Такая и плуг потянет, и детей семерых по лавкам рассадит, и корову подоит, и кровать согреет, и заскучать не даст, настроение всегда хорошее. Опыта мало, сама не знает, чего хочет, но так ведь и ты — ветер в голове, аль не права я? Вижу, что согласен. Опыта набьёт, матёрой станет, рукой крепкой держать всё будет. Ну мертва дева, ну тоже мне, проблему нашёл. Всё то же осталось, разве не так? А если холодная, так девку в баньку, чтоб теплее стала, и в кровать. Иль мне, бабке старой, тебя ещё и учить надо? А там глядишь, и поймёшь, что к чему с ней.

— Не знаю тоже.

— Тьфу-ты ну-ты, аколь в ромашку сыграть сынок решил, чтоль?

— Просто… я не чувствую любви к ним, Баба Яга, — вздохнул я. — Не знаю, что это, что я должен чувствовать. Не тянет к ним. Да, хочу защитить и как к товарищу или близкому человеку чувствую тепло. Но это точно не любовь.

— Больно-то нужно тебе! — рассмеялась она. — Не девка круглолицая же ты! Любофь! А та, что дитятку уже носит твоего, так может судьба такая. Да, упряма баба, как кобыла дикая, но такая и плуг за собой упрямо потянет, и дом отстроит. А как дурь в голову полезет, так по лбу. Хотя и дева мёртвая тоже хорошая, умная, добрая, весёлая, даже смерть не омрачила душеньку-то.

— А ты сама бы кого посоветовала?

— А я не ты, сынок мой. Мне с ними не жить. Сам уж выбери, кто к сердцу ближе и его греет. Да и чтоб бревном не была, а то жизнь жизнью, а кровать греть свято.

Советы Бабушки Яги. Тут можно книгу по ней писать. Людей хавает, но боевая… Знает, что к чему. Даже и не скажешь, что ведьма злая.

Так я у неё и жил, выздоравливая потихоньку, пока ноги и руки окончательно не отрасли до нужного размера. Но даже тогда управлять ими была проблема. Словно… словно отсидел их, вот какое ощущение было. Просто не двигались, как и не чувствовал ими ничего. Баба Яга мне и массаж делала, и ноги помогала разминать, чтоб побыстрее в форму привести, но давалось мне это всё не очень легко.

Несколько раз к самой старушке приходили люди, видимо по делам.

— Да девки иногда захаживают с мужиками. Кто палку кинуть не может, кто болеет, кто любовь к себе вызвать хочет. Мало ли проблем у люда?

— А ты всегда занималась этим?

— Сколько помню себя. Как первый раз научилась, так сразу занималась. Как женщиной сделали, занималась. Как деток рожала-перерожала, всё равно занималась этим. Как мужиков схоронила троих своих, всё продолжала заниматься. Как белый цвет черноту выдавил из волос, тоже занималась. А я когда-то бабой знатной была, сынок, — рассмеялась она. — За мной только так и увивались.

Вполне возможно. Жаль, у меня нет возможности увидеть, какой Баба Яга в молодости была.

Наверное, что-то типа Лиа, Эви и Клирии в одном флаконе. Хотя меня больше интересовала внешность, красивой была или какой?

Моё исцеление заняло около недели, если я не пропустил какой-нибудь день. После этого ещё несколько дней я упорно пытался встать на ноги. И пусть Баба Яга говорила, чтоб спокойнее двигался и не травмировал себя, я был неудержим.

До ближайшей табуретки ебалом.

— Ну точно ветер в голове, — вздохнула она, исцеляя моё лицо.

— Мне просто надо вернуться поскорее, пока не произошёл какой-нибудь… непредвиденный момент, — решил я не материться при ней.

— Не доверяешь ты своим?

— Доверяю. Но боюсь, что потребуется моя помощь. Я типа тяжёлой артиллерии. Да и безбогоит меня, что происходит там у них.

— Чему быть, того не миновать, — сказала Баба Яга. — Просто прими то, сынок, что не всегда и не везде ты поспеешь.

— Но попытаться можно, верно?

— Можно. Но не кори себя, если не всё пойдёт гладко. Не всегда жизнь поворачивается к нам передом, а к несчастью задом.

Это была интересная фраза, надо будет взять на заметку.

А тем временем я привыкал к своим новым конечностям. Странное ощущение при ходьбе постепенно с каждым шагом сходило на нет, пусть и стоило это для меня огромных усилий. Да, тяжело, но есть дела и поважнее, чем моё неумение шевелить ногами. Поэтому я старался как мог.

Вскоре я уже сам смог выбраться на улицу. После старой избушки, которую бабка пусть и чистила, но всё равно не могла выветрить запах старости, свежий воздух был глотком новой жизни. Тем более лесной воздух, где пахло зеленью и цветами.

Тут я смог взглянуть и на бабушкину избу, которая стояла на месте, судя по всему, уже около нескольких месяцев.

— Ты больше не ездишь на избушке? — спросил я.

— Езжу. Как понадобится куда-либо старушке, так сразу в путь. Медленно и верно. Скоро и с этого места я снимусь.

— Чего так?

— Не сижу на месте боле я, сынок мой. То ли насиделась, то ли душенька перед смертью мир повидать желает.

— На избушке? Могла бы и так путешествовать.

— Мне лес мой мир единственный. Для меня, сынок, путешествие, не новое открывать, а просто идти, куда глаза глядят. Словно боюсь, что остановлюсь в последний раз.