Глава 3863. Метод в его безумии. Часть 2 •
Первый пучок чёрных цепей далеко не ушёл. Он закружил вокруг тела Лита, показывая присутствие душ, которые всё ещё сохраняли достаточно разума, чтобы цепляться за его тело. Именно их ледяное прикосновение Лит ощутил, когда Легайн снял барьер.
Их эфирная масса давила на него, словно длинный саван, сотканный из призрачных тел.
Обычно блуждающие души не имели ни формы, ни возможности взаимодействовать с миром, даже с Литом. Но здесь всё было иначе. Разрушение тайной лаборатории высвободило Запретную Магию, заключённую в удерживающих массивах, которые Раум так тщательно выстроил.
Внезапный поток жизненной силы и искажённой энергии мира стал идеальной пищей для мстительных душ, которых Элдрич сам невольно породил, лишив жизни бесчисленных жертв во имя своих опытов.
Это дало потерянным душам силу, и со временем они превратились бы в Мерзостей, если бы Отец всех Драконов не очистил территорию от оставшейся порчи своим Пламенем Происхождения.
Теперь же блуждающие души застряли между мирами — слишком близко к живым, чтобы уйти дальше, но без достаточной силы, чтобы обрести тело и излить свой гнев.
Они могли лишь метаться и кричать, надеясь, что кто-то услышит их и поможет. С такого расстояния Легайн слышал каждый крик и понимал отдельные слова, но он уже испробовал всё и потерпел неудачу.
Его Пламя Происхождения уничтожило всё, что могло удерживать измученные души на Могаре, кроме самого мучителя. Он перекрыл им источник силы, восстановил землю, но всё же души оставались здесь, и их страдания лишь усилились, когда они потеряли последнюю надежду на месть.
Лит тоже слышал их крики, и было одно, что только он мог сделать. Но впервые с тех пор, как он научился призывать своих Демонов Тьмы, он заколебался.
[Эти люди не похожи на тех душ, к которым я обычно обращаюсь.] — подумал Лит. — [Это не воины, павшие в бою или от предательства. Они не умерли так давно, чтобы забыть всё, кроме причины, удерживающей их в мире живых.]
[Запретная Магия, что породила их, не прекратилась тысячелетия назад после того, как безумец добился цели. Что бы ни творил здесь Азит, это продолжалось до самого сегодняшнего дня, подпитывая ненависть душ, а может, даже создавая новые.]
[Ещё хуже то, что на этот раз я не даю им возможности сражаться и мстить, а предлагаю переложить всю их ношу на меня. Переживать их жизни и смерти всегда тяжело, но теперь мне придётся принять их обиду.]
[Обиду, за которую я, возможно, не смогу отомстить ещё долгие годы.]
[Не думай об этом.] — Легайн положил руку ему на плечо, и её тепло резко контрастировало с холодом мёртвых. — [Как я сказал, Азит — моя ответственность. Ты примешь их обиду, а я приму твою.]
Лит кивнул и активировал финальный шаг Зова Бездны. Чёрные цепи погрузились в души мёртвых, даруя им облик, который они имели при жизни, и передавая Литу их воспоминания.
Он увидел всё, чем они были, всё, что пережили, и всё, чем никогда не стали, будто сам прожил их жизни. Будто он был ими.
Он испытал бесчисленные детские трудности с учёбой и родителями. Мелкие и крупные подростковые влюблённости, почти всегда безответные и ещё чаще заканчивавшиеся провалом.
Эти души принадлежали учёным, крестьянам, солдатам и даже аристократам. Они прожили совершенно разные жизни и пришли к разным результатам, но закончили одинаково.
Привязанными к креслу, окружённому иглами. Их медленно, тщательно и методично истощали кровью в течение многих дней. Палач не убивал их сразу, как привыкли ожидать Лит и Легайн от пользователя Запретной Магии.
Раум держал жертв живыми столько, сколько мог, кормил их, лечил, давал короткий отдых между сеансами на кресле. Но двигало им не сострадание и не угрызения совести.
Во всех его методах было безумие.
Элдрич знал, что жизненная сила течёт в крови, и выжимал из жертв всё до капли, прежде чем выбросить их и посадить следующего.
Блуждающие души, застрявшие возле руин лаборатории, были лишь крошечной частью тысяч и тысяч, которых убил Раум. Легайн видел столько людей на том кресле, что почти сбился со счёта.
Почти — потому что он хотел отвернуться, испытывая стыд за то, что один из его любимых сыновей совершил такие ужасы. Но Хранитель не дрогнул, запоминая каждое лицо и имя.
Лит снова и снова ощущал иглы, пронзающие кожу и достигающие главных артерий, так ясно, что на его теле проступили мелкие проколы. Он переживал агонию и отчаяние душ, становившихся всё слабее.
Хитрость и жестокость Раума заключалась в том, что он разделил узников на два крыла. В одном он держал тех, кто ещё достаточно силён, чтобы надеяться на спасение, а в другом — тех, кто уже был на грани.
Так никто не знал, что ждёт старших заключённых, пока сам туда не попадал. Но тогда сил на самоубийство уже не оставалось. Надежда была такой же частью тюрьмы Элдрича, как и цепи с решётками.
Лит испытал их сожаление, жажду сладкого облегчения смерти и отчаяние, когда они осознавали, что их блок был под постоянным наблюдением, и все их попытки предупредить других узников были тщетны.
Он сжимал руки, как они, стискивал зубы до крови, как они, но не позволил себе пасть в отчаяние. Среди всепоглощающей тьмы он не терял из виду свои огни.
Свет Солус. Она стояла прямо перед ним, как маяк, напоминающий, что эти ужасные жизни не его собственные. Их общие воспоминания якорили его, не давая утонуть в потоке душ.
Света Ралдарака и Элизии мерцали далеко, словно звёзды, но одной лишь мысли о детях хватило, чтобы закалить разум Лита и удержаться от отчаяния.
Этого оказалось достаточно, чтобы он увидел, что происходило после смерти узников.
Не все души оставались у кресла, вновь и вновь возрождая боль и клятвы мести, питаясь его проклятой магией. Некоторые преследовали своего мучителя и наблюдали за Раумом во время опытов.
[Что за?..] — одновременно подумали Лит и Легайн.
Вновь Элдрич разрушал их представления и всё, что они знали о Запретной Магии. Раум практиковал всего одно Запретное Заклинание, да и то небольшое.
Ему требовалось так много жертв не ради создания искусственного Хранителя или несравненного оружия, а чтобы вновь и вновь повторять одно и то же заклинание. И что ещё удивительнее, заключительный этап этого Запретного Заклинания он проводил на себе самом.
Их эфирная масса давила на него, словно длинный саван, сотканный из призрачных тел.
Обычно блуждающие души не имели ни формы, ни возможности взаимодействовать с миром, даже с Литом. Но здесь всё было иначе. Разрушение тайной лаборатории высвободило Запретную Магию, заключённую в удерживающих массивах, которые Раум так тщательно выстроил.
Внезапный поток жизненной силы и искажённой энергии мира стал идеальной пищей для мстительных душ, которых Элдрич сам невольно породил, лишив жизни бесчисленных жертв во имя своих опытов.
Это дало потерянным душам силу, и со временем они превратились бы в Мерзостей, если бы Отец всех Драконов не очистил территорию от оставшейся порчи своим Пламенем Происхождения.
Теперь же блуждающие души застряли между мирами — слишком близко к живым, чтобы уйти дальше, но без достаточной силы, чтобы обрести тело и излить свой гнев.
Они могли лишь метаться и кричать, надеясь, что кто-то услышит их и поможет. С такого расстояния Легайн слышал каждый крик и понимал отдельные слова, но он уже испробовал всё и потерпел неудачу.
Его Пламя Происхождения уничтожило всё, что могло удерживать измученные души на Могаре, кроме самого мучителя. Он перекрыл им источник силы, восстановил землю, но всё же души оставались здесь, и их страдания лишь усилились, когда они потеряли последнюю надежду на месть.
Лит тоже слышал их крики, и было одно, что только он мог сделать. Но впервые с тех пор, как он научился призывать своих Демонов Тьмы, он заколебался.
[Эти люди не похожи на тех душ, к которым я обычно обращаюсь.] — подумал Лит. — [Это не воины, павшие в бою или от предательства. Они не умерли так давно, чтобы забыть всё, кроме причины, удерживающей их в мире живых.]
[Запретная Магия, что породила их, не прекратилась тысячелетия назад после того, как безумец добился цели. Что бы ни творил здесь Азит, это продолжалось до самого сегодняшнего дня, подпитывая ненависть душ, а может, даже создавая новые.]
[Ещё хуже то, что на этот раз я не даю им возможности сражаться и мстить, а предлагаю переложить всю их ношу на меня. Переживать их жизни и смерти всегда тяжело, но теперь мне придётся принять их обиду.]
[Обиду, за которую я, возможно, не смогу отомстить ещё долгие годы.]
[Не думай об этом.] — Легайн положил руку ему на плечо, и её тепло резко контрастировало с холодом мёртвых. — [Как я сказал, Азит — моя ответственность. Ты примешь их обиду, а я приму твою.]
Лит кивнул и активировал финальный шаг Зова Бездны. Чёрные цепи погрузились в души мёртвых, даруя им облик, который они имели при жизни, и передавая Литу их воспоминания.
Он увидел всё, чем они были, всё, что пережили, и всё, чем никогда не стали, будто сам прожил их жизни. Будто он был ими.
Он испытал бесчисленные детские трудности с учёбой и родителями. Мелкие и крупные подростковые влюблённости, почти всегда безответные и ещё чаще заканчивавшиеся провалом.
Эти души принадлежали учёным, крестьянам, солдатам и даже аристократам. Они прожили совершенно разные жизни и пришли к разным результатам, но закончили одинаково.
Раум держал жертв живыми столько, сколько мог, кормил их, лечил, давал короткий отдых между сеансами на кресле. Но двигало им не сострадание и не угрызения совести.
Во всех его методах было безумие.
Элдрич знал, что жизненная сила течёт в крови, и выжимал из жертв всё до капли, прежде чем выбросить их и посадить следующего.
Блуждающие души, застрявшие возле руин лаборатории, были лишь крошечной частью тысяч и тысяч, которых убил Раум. Легайн видел столько людей на том кресле, что почти сбился со счёта.
Почти — потому что он хотел отвернуться, испытывая стыд за то, что один из его любимых сыновей совершил такие ужасы. Но Хранитель не дрогнул, запоминая каждое лицо и имя.
Лит снова и снова ощущал иглы, пронзающие кожу и достигающие главных артерий, так ясно, что на его теле проступили мелкие проколы. Он переживал агонию и отчаяние душ, становившихся всё слабее.
Хитрость и жестокость Раума заключалась в том, что он разделил узников на два крыла. В одном он держал тех, кто ещё достаточно силён, чтобы надеяться на спасение, а в другом — тех, кто уже был на грани.
Так никто не знал, что ждёт старших заключённых, пока сам туда не попадал. Но тогда сил на самоубийство уже не оставалось. Надежда была такой же частью тюрьмы Элдрича, как и цепи с решётками.
Лит испытал их сожаление, жажду сладкого облегчения смерти и отчаяние, когда они осознавали, что их блок был под постоянным наблюдением, и все их попытки предупредить других узников были тщетны.
Он сжимал руки, как они, стискивал зубы до крови, как они, но не позволил себе пасть в отчаяние. Среди всепоглощающей тьмы он не терял из виду свои огни.
Свет Солус. Она стояла прямо перед ним, как маяк, напоминающий, что эти ужасные жизни не его собственные. Их общие воспоминания якорили его, не давая утонуть в потоке душ.
Света Ралдарака и Элизии мерцали далеко, словно звёзды, но одной лишь мысли о детях хватило, чтобы закалить разум Лита и удержаться от отчаяния.
Этого оказалось достаточно, чтобы он увидел, что происходило после смерти узников.
Не все души оставались у кресла, вновь и вновь возрождая боль и клятвы мести, питаясь его проклятой магией. Некоторые преследовали своего мучителя и наблюдали за Раумом во время опытов.
[Что за?..] — одновременно подумали Лит и Легайн.
Вновь Элдрич разрушал их представления и всё, что они знали о Запретной Магии. Раум практиковал всего одно Запретное Заклинание, да и то небольшое.
Ему требовалось так много жертв не ради создания искусственного Хранителя или несравненного оружия, а чтобы вновь и вновь повторять одно и то же заклинание. И что ещё удивительнее, заключительный этап этого Запретного Заклинания он проводил на себе самом.
Закладка