Глава 106

Начало после конца

От лица Рейнольдса Лейвина:

Я ненавидел себя за случившееся. Часть меня желала, чтобы я сказал Артуру, что всё в порядке... что он всё ещё мой сын.

Но большая часть меня, та, что я ненавидел, желала, чтобы он никогда не рассказывал нам об этом.

С ранних лет жизни Артура я знал, что он не такой, как все. Он всегда был более собранным и взрослым для своих лет, и даже если он вёл себя в соответствии с возрастом, это казалось... наигранным. С ранних лет его действия всегда имели под собой какую-то предусмотрительность; он никогда ничего не делал без причины, цели или какого-нибудь плана.

Может поэтому я не мог перестать ломать голову над тем, почему он рассказал нам это. Разве не было бы лучше для всех, даже для него самого, сохранить это в тайне? В чём причина? Какая у него цель?

Почему мне было так трудно это принять? Может, потому что этому противилась моя гордость? Моя собственная эгоистичная гордость, что возможно, просто возможно, я произвёл на свет и вырастил гения, подобные которому появляются лишь раз в тысячу лет?

Все доказательства его слов всегда были у нас перед глазами. Его странное поведение с малых лет, его необъяснимое мастерство во владении мечом и талант мага.

Опять... Неужели я подсознательно решил игнорировать все эти знаки, чтобы поддержать моё жалкое эго? Решил просто принять тот факт, что моя плоть и кровь, мой... сын может быть таким чертовски впечатляющим парнем.

Я невольно посмеялся над тем, как мне теперь было сложно сказать «сын», такое простое ласковое слово.

Мне потребовалось немало времени, чтобы доволочь свои жалкие ноги до пещеры. Оглядевшись, я заметил лишь Старейшину Ринию у костра, которая держала что-то на руках. Я взглянул на палатку, где находились моя жена и дочь, но я почему-то не смог заставить себя зайти туда. Вместо этого я сел рядом с нашей благодетельницей.

— Ты знаешь, он ушёл, — немолодые глаза эльфийки неотрывно смотрели на свёрток из одеял, который она держала в руках.

— Я так и понял, — я вздохнул, как ребёнок, которого отчитывают.

— Я со страхом ждала дня, когда он вам об этом расскажет.

— В-вы знали, Старейшина Риния? — я оторвал взгляд от костра и повернулся к сидевшей рядом со мной эльфийке.

— Я могу видеть многое, но только этот мальчик заставил меня поломать мою старую голову, чтобы попытаться понять, что его ждёт, — она встретилась со мной взглядом, её глаза выглядели затуманенными от усталости.

— Хех, его с трудом можно назвать мальчиком, — усмехнулся я, наклонившись вперёд, и мой взгляд затерялся в языках пламени, плясавших передо мной.

— Ба! Для меня он всё ещё дитя, равно как и ты, — фыркнула Старейшина Риния в ответ. Осторожно откинувшись назад, она продолжила: — Меня всегда забавляло... какие предубеждения об уме и возрасте существуют у людей. Чем старше человек, тем больше должно быть у него или у неё мудрости, а чем человек умнее, тем логичнее он должен поступать. Соединим вместе эти две черты, и тогда выходит, что взрослый и умный человек должен быть холодным и расчётливым хитрецом... не так ли?

Заметив моё недоумевающее выражение лица, она мягко улыбнулась, осторожно опустила свёрток, который держала на руках, и наклонилась ближе ко мне.

— Я кажусь тебе холодной и расчётливой? — подмигнув, спросила меня эльфийка.

— Нет, конечно же, нет. Но... Я не понимаю, при чём тут Артур, — запинаясь, ответил я, сбитый с толку.

— Разве ты не желал, чтобы Артур вам ничего не рассказывал? Не думал, что тебе было бы лучше, если бы ты не знал, кто этот мальчик на самом деле? Могу поспорить, ты ещё размышлял, почему он вообще тебе об этом рассказал, верно?

Прежде чем я смог ей ответить, пожилая эльфийка мягко ткнула меня в грудь... прямо в то место, где находилось моё сердце.

— Сердце было и остаётся злейшим врагом мозга. Даже, скорее, для мужчин самым грозным врагом их мозга является... — взгляд Старейшины Ринии опустился ниже моего пояса. Когда я понял, на что она намекает, моим первым инстинктивным желанием было скрестить ноги, но вскоре я обнаружил, что смеюсь вместе с пожилой эльфийкой.

Старейшина Риния выпрямилась и продолжила:

— Как я и говорила, эмоция — сердце — постоянно противостоит таким вещам как обоснованность, точности, полезности... всему логичному. Это то, что ранит нас или даже убивает, но мы ничего не можем с этим поделать. Это делает нас слабее как отдельных личностей, но сильнее как часть группы.

— Значит... Артур больше руководствовался эмоциями, чем логикой, когда рассказал нам об этом?

— Ба! Откуда же мне знать, о чём он думает? — она покачала головой. — Но мне ясно другое. Я знавала мальчика с тех времён, как он был лишь младенцем в этом мире, и с тех пор прошло много времени. Большая часть ледяного кокона, которым он окружил себя, постепенно растаяла. Скорее всего, его признание было для него большим шагом, на который он пошёл ради того, чтобы вырваться из своего кокона, который раньше находил безопасным и уютным.

Старейшина Риния встала и с усилием потянулась, прежде чем передать мне свёрток из одеял, который она до того держала.

— Подержи-ка это, пока я приготовлю твоей жене поесть. Я подозреваю, что аппетит у неё будет не ахти, но ей всё же нужно заботиться о своём теле.

— Спасибо, Старейшина. Кстати, а что это? — поклонившись, задал я вопрос.

— Мастер Артура сказал мне лишь, что это подарок для семьи Лейвин.

На лице эльфийки возникла таинственная улыбка, которая заставила меня крепко задуматься, что же это может быть.

Осторожно развернув одеяла, я невольно охнул.

Это был зверь маны, точнее, его детёныш. Маленькое существо, похожее на медвежонка, было тёмно-коричневым, если не считать двух чёрных пятен над его глазами, отчего зверь казался хмурящимся, и клочка белой шерсти на его груди.

— Оооо! Какой милый! Папа, кто это? Можно я возьму его себе? — внезапное восклицание Элли заставило меня вздрогнуть, и я чуть не уронил зверя маны.

— Милая, ты меня напугала! И я не уверен, что это...

И только в этот момент зверь маны проснулся и посмотрел в глаза моей дочери.

— ...хорошая мысль...

Мой голос смолк, когда глаза моей дочери и зверя начали светиться золотистым светом. И сидел, не двигаясь. Похоже, на моих глазах происходил процесс связи. У меня ещё не было фамильяра, но теперь он был и у Артура, и у Элли.

Я вздохнул про себя, с горечью принимая тот факт, что моей же дочери будет лучше, если у неё будет фамильяр, защищающий её, и образ меня, восседающего на могучем медведе в центре боя, постепенно рассеялся.

Сияние в глазах обоих погасло, и золотая эмблема отпечаталась на правой ключице моей дочери.

Похожий на медвежонка зверь протянул к ней свои лапы, словно хотел, чтобы Элли взяла его на руки, и тихо заскулил.

— Хе-хе! Я назову тебя Бу, — хихикнула моя дочь, беря на руки зверя маны.

— Б-бу? — пробормотал я, представив себе свирепого взрослого зверя маны с таким милым именем.

— Ага! Потому что из-за этих чёрных пятен кажется, что он всегда сердитый! Значит, Бу! — объявила она.

— Давай поможем Бабуле, Бу! — моя дочь уже сорвалась с места, как вдруг остановилась и развернулась. — Ой, точно! Папа, мама проснулась.

Я немедленно поднялся со своего места и направился к палатке. Внутри палатка Старейшины Ринии казалась намного больше, чем снаружи. Бесшумно войдя в нашу комнату, отделённую ещё одной полой, я улыбнулся, глядя на свою сидящую жену.

— Как ты себя чувствуешь? — нежно спросил я, сев рядом.

— Сколько я спала? — простонала она, потирая виски.

— Лишь несколько часов, — я обнял её одной рукой и подтянул ближе к себе, чтобы она могла положить голову мне на плечо.

— Г-где Артур? Он... ушёл?

— Да, — я прижал её крепче к себе, когда она задрожала.

— Я ужасный человек, Рей? — всхлипнула она.

— Нет, вовсе нет. Почему ты об этом спрашиваешь?

— Я... я назвала Артура больным. Я не восприняла его всерьёз, когда он поведал нам свой секрет... Я не хотела воспринимать его слова серьёзно! — она взглянула на меня, и уголки её глаз наполнились слезами.

— Это нормально. Было бы странно, если бы кто-то без труда поверил в то, что нам рассказал Артур, — утешил я её, проводя пальцами по её волосам.

— Значит, я ужасный человек, раз сомневаюсь, что Артур — наш сын?

— ...

Я хотел сказать ей «нет», но как я мог, если сам называл себя ужасным за те же мысли? Боль и печаль, которые я ощущал с той минуты, как узнал правду об Артуре, были из-за эгоистичных желаний и мечтаний, связанных с ребёнком, которого я звал своим сыном. Элис была той, что родила Артура. Она проходила через стресс, дискомфорт и боль беременности девять месяцев, прежде чем вытерпеть муки родов. Она нянчила его, кормила, заботилась о нём, когда он болел, и учила его всему в этом мире. Теперь же всё, что она знала о своём ребёнке, оказалось ложью...

Я прикусил дрожащую губу, стараясь не издать ни звука.

Я должен быть сильным...

Я должен быть тем, на кого может положиться моя жена...

— Прости, — внезапно прошептала моя жена. Её голова всё ещё была на моём плече, поэтому я не мог увидеть её выражение лица.

— Тебе не за что извиняться, дорогая. Нам... нам просто нужно время, чтобы разобраться со своими чувствами. Артур это знал, вот почему он рассказал нам об этом перед уходом.

— Как долго его не будет? — спросила она. Возможно, мне показалось, но её голос прозвучал как-то отрывисто.

— Он сказал, несколько лет, — ответил я, ожидая, что Элис удивится. Но она лишь едва заметно кивнула и пробормотала:

— Понятно.

— Элис, в чём дело? — я отстранился от жены на длину вытянутых рук, пытаясь лучше разглядеть её лицо. Её глаза были пустыми, почти безжизненными, и она старалась не смотреть мне в глаза.

— Интересно, каким был бы наш сын, если бы его не заменил Артур? — пробормотала она, глядя в землю.

— Э-элис... пожалуйста, не говори так. Не спрашивай таких вещей, — сказал я, и мой голос был почти ноющим.

— Был бы он таким же смелым и открытым, как ты? Или же осторожным и скромным, как я... — продолжила она, и по её щекам покатились слёзы.

— М-милая, не надо. Просто не надо... — слёзы покатились и по моему лицу, несмотря на все мои попытки сохранить спокойный голос. — Артур же... Артур...

— Артур что? Наш сын? — жена посмотрела мне в глаза, и я увидел, насколько сильным было её отчаяние... и какой потерянной она казалась. — Если ты не заметил, Рей, с той минуты, как мы заговорили, мы ни разу не назвали Артура нашим сыном!

Я точно помню, что открыл рот, пытаясь возразить, но так и не смог выдавить из себя ни одного аргумента, звука, или слова... я молчал.

Я глубоко вздохнул и вытер слёзы с лица моей жены, прежде чем заговорить снова:

— Как и тебе, мне очень тяжело с уверенностью назвать Артура нашим сыном. Я надеюсь, что это изменится к тому времени, как мы снова увидим его, но, Элис, это не изменит того, что мы считали его частью нашей семьи вот уже тринадцать лет. Мы смеялись, ссорились, праздновали и проливали слёзы вместе. Ведь именно это сблизило нас, не так ли? Не кровь, текущая в наших жилах, не то, кем мы были в прошлом, но то, через что мы вместе прошли?

Крепко обняв жену, я продолжил говорить:

— Помнишь, когда Артур пожертвовал своей жизнью ради тебя, когда мы были в горах на пути к Зирусу? Он ожидал, что погибнет в тот день. Ты прекрасно знаешь, что он не поступил бы так, если бы не дорожил тобой. Поэтому перестань думать о том, «что, если бы», и давай попытаемся принять то, что происходит с нами.

Я ощутил, как жена задрожала в моих руках, после чего она не выдержала и расплакалась. Теперь я вспомнил, когда ещё я видел этот пустой, безжизненный взгляд в глазах у Элис. Такой же взгляд у неё был, когда мы решили, что Артур погиб. Так она пыталась сбежать от реальности.

Мы долго сидели так, обнимая друг друга, пока наши слёзы не высохли, а всхлипы не превратились в тихое хныканье.

— Элис, ты не ужасный человек. Поверь мне, я думал вещи и похуже, чем ты. Но нам понадобится время, чтобы это принять... — мой голос умолк, и я взял лицо жены в ладони, внимательно всматриваясь в него и изучая каждую черту женщины, что я любил.

— П-прекрати так смотреть. Я сейчас выгляжу отвратительно, — проговорила она хриплым от слёз голосом.

— Ты прекрасна, — заявил я, глядя на её припухшие красные глаза и текущий нос.

Моя жена прикрыла глаза и наклонилась вперёд. Я мягко прижался своими губами к её, когда голос Элли прозвучал совсем рядом с палаткой.

— Мама! Тебе уже лучше? Давай я покажу тебе Бу!

— Тише, тише, идём, поиграешь с Бабулей. Твои родители... отдыхают, да, отдыхают! — голос Старейшины Ринии тоже прозвучал близко.

— Оооо, ну, ладно. Идём, Бу. Поиграем с Бабулей!

Мы с Элис посмотрели друг другу в глаза впервые за довольно долгое, как нам показалось, время, и она наконец улыбнулась.

— Что это ещё за «Бу», про которого говорила Элли? — спросила моя жена, приподняв бровь.

— Потом расскажу, — неуклюже подмигнул я ей опухшим глазом. Стерев ещё одну оставшуюся слезу с её лица, я продолжил то, на чём мы остановились.